Конечно, люди вдохновляли меня. Их недостатки, изъяны, их порочность. Я собирала все это и смешивала с собственными кошмарами, создавая историю. Но я могла написать книгу и без них, если бы глубоко погрузилась в свою психику. Во мне было более чем достаточно разврата.
Я сама была ответственна за свои книги. За списки, в которые попала. За деньги, которые заработала и за награды, которые получила. Никто другой не имел ко всему этому отношения. Написание книги было самым жестоким, болезненным и трудным делом, которое мне когда-либо приходилось делать. Я проделывала эту работу восемнадцать долбаных раз и планирую повторить еще раз пятьдесят, прежде чем умру. Если, конечно, не умру молодой, как была уверена с тех пор, как себя помню.
Несмотря на то, что каждая книга практически убивала меня, я выживала, потому что она принадлежала только мне. Я создавала ее, никогда не полагаясь на кого-то еще.
И вот я здесь, чахну над книгой, которую не могу написать без него.
Без моего Сента.
Моего демона.
Моего дьявола.
~ ~ ~
Через неделю я избавилась от костылей. Ходьба все еще причиняла мучения, но я была согласна терпеть боль, если она приносит мне независимость. Честно говоря, мне нравилась боль. Достаточно сильно, чтобы спустить обезболивающее в унитаз и довольствоваться только вином и виски. Я хотела чувствовать ее настолько, чтобы она подпитывала меня, выпивка же в свою очередь отупляла меня настолько, чтобы я могла функционировать.
Функционировать сегодня — означало зайти в бар сразу после часа дня. Мой способ отвлечься от желания проехаться по дорогам вокруг моего участка, чтобы найти дом Сента.
Нет.
Я буду писать по старинке. Напившись. Поглядывая на интересного, если не сказать очаровательного, бармена, у которого была своя история.
Когда я вошла, он читал мою книгу «Мертвые голуби», прислонившись к стойке и держась за нее одной рукой. Его рука обвилась вокруг корешка, книга согнулась так, что многие писатели пришли бы в ужас.
Но не я.
Мне хотелось улыбаться. Этот вид царапал низ моего живота приятным, возбуждающим образом.
Мужчина манипулировал книгой. Он растягивал ее, подстраивал под себя, не заботясь, не следя за тем, что делал. Он был потерян в ней. Это стало очевидно, когда он не поднял глаз, пока я не села на табурет и не постучала ногтями по стойке.
Когда бармен посмотрел на меня, его взгляд был затуманен, он находился в моем мире, и переход в этот для него был подобен переходу от кромешной тьмы к яркому солнечному свету. И он даже не выглядел виноватым или смущенным из-за того, что его поймали.
— Нравится? — спросила я с любопытством.
Я не знала почему спросила. Никогда не задавала людям подобных вопросов о своих книгах. Мне было искренне все равно. Я не хотела знать их мнение, не хотела привязывать свою самооценку к мнению других людей. Это было необходимо для выживания любого писателя. Особенно такому, кто поместил всех своих демонов на страницы, замаскировав их под дьяволов.
Бармен ответил не сразу. Нет. Он перевел дыхание, снова взглянул на страницу, которую читал и сжал корешок достаточно сильно, чтобы костяшки пальцев побелели. Затем отпустил его, загнул страницу и закрыл книгу, отложив ее с благоговением, с каким раньше с ней не обращался. Он не извинился за то, что повредил ее и обращался с ней грубо. За то, что совершил смертный грех, за который закоренелые читатели распяли бы его на кресте.
Мне это понравилось.
Его глаза встретились с моими. Ледяные голубые. Контрастирующие с его бледной кожей и темными волосами.
— Не уверен, — ответил он наконец.
Я ждала.
— На самом деле подобные книги не из тех, что должны нравиться, не так ли? Конец света и отсутствие героя? Никакого искупления. Пожалуй, слишком близко к реальности. — Мужчина опустил взгляд. — Я скажу, что сейчас меня злит ваше присутствие, несмотря на то, насколько вы интересны и как много я о вас думал. Вы мне мешаете.
На этот раз я улыбнулась по-настоящему. Ничего не смогла с собой поделать. Именно так мне и хотелось, чтобы люди говорили о моих книгах. Мне хотелось, чтобы мои истории заманивали их в ловушку. Захватывали их, даже если они этого не хотели.
Мне также понравилось, что бармен назвал меня интересной, а не красивой. Я знала, что он считал меня красивой. Все женщины знали, когда мужчины находили их красивыми. Этот навык нам приходилось совершенствовать больше для защиты, чем для чего-то другого. Мужчина, находивший женщину красивой, был опасным существом. Он ожидал определенной реакции, определенного внимания. Если же не получал его, то мог превратиться в нечто иное, чем мужчина.
Так что да, этот бармен находил меня красивой, но назвал интересной.
— Не позволяй мне мешать тебе, — сказала я. — Налей мне выпить и возвращайся к чтению.
Мужчина потянулся под стойку за стаканом, затем за виски.
— Вы пришли сюда не для разговора?
Я взяла стакан.
— Нет. Я пришла сюда за этим. — Я кивнула на стакан. — Я редко хожу куда-нибудь ради разговора.
Он ухмыльнулся, показав слегка кривые белые зубы. Ему шло. Весь его вид был в стиле «Боб Дилан». И он не стал снова брать в руки книгу.
— Зачем мне читать книгу, когда передо мной сидит ее автор?
Я поставила стакан и провела пальцами по стеклу.
— Потому что книга гораздо интереснее, поверь мне.
Бармен приподнял бровь.
— Ах, говорит женщина, которая без колебаний купила дом, где произошло убийство, заставила городского отшельника выйти из своего убежища, прийти спасти ее и привести в город, чтобы вернуть ее с того света?
Я тут же подобралась. Не только при упоминании Сента, который и был той самой причиной, почему я оказалась здесь. По крайней мере, тремя четвертями причины. Оставшаяся часть — глаза бармена и виски, которое не продавали в винном магазине.
— Я – не та, кого нужно спасать, — отрезала я, осушая стакан.
Бармена не смутил ни мой тон, ни третий убийственный взгляд в моем арсенале. Он снова наполнил мой стакан и кивнул на книгу.
— Ох, я знаю, что вы не из тех, кого нужно спасать. От вас самой нужно спасаться.
Я ухмыльнулась.
— Ты не далек от истины. Я как раз собиралась расцарапать тебе лицо.
Его взгляд потемнел.
— Ах, думаю, я бы предпочел, чтобы твои ногти впились мне в спину, а не в лицо.
Мой желудок опустился так, что я удивилась.
Не так, как в ночь кошмаров.
Нет, иначе.
Проще.
Я ждала, что он скажет дальше. Было довольно забавно играть в эту игру с кем-то, кто говорил и улыбался по-настоящему, имел личность, не замурованную за эмоциональной сталью и мускулами из плоти и крови.
Честно говоря, у этого парня были довольно приличные мускулы. Более чем приличные.
— Вы не знаете моего имени, — сказал он.
— Не знаю, — согласилась я.
Он ухмыльнулся, когда я больше ничего не добавила.
— Вы хотите знать мое имя?
Я пожала плечами.
— А ты хочешь назвать его мне?
Его глаза насмешливо блеснули, показывая, что он сдерживается, чтобы не пошутить на мой счет.
— Это же не государственная тайна.
Я наклонила голову, впервые рассматривая его должным образом с тех пор, как отважилась войти сюда. Я оценила его умение вести беседу и ценить молчание, его красивую, суровую внешность и его виски высшего сорта, но я не присматривалась и не придумала для него слово.
До сих пор.
Секрет.
Вот оно.
У него было много секретов. Они прятались за сверкающими глазами и легкой улыбкой. О да, в нем была жесткость, но она оставалась незамеченной из-за всех тех мягких граней, к которым сводила всех его работа.
— Я бы предпочла узнать твои секреты, а не твое имя, — сказала я наконец.
Его глаза перестали сверкать. Мужчина наклонился за вторым стаканом и налил себе виски.
— Я не рассказываю секреты без виски, — сказал он с легкой усмешкой.
Я чокнулась своим бокалом с его.
— Дикон, — сказал он после первого глотка. — Мое имя.
Я глотнула ликер, наслаждаясь жжением и покалывающим онемением, переходящим на пульсирующую лодыжку.
— Мне казалось речь идет о секретах.
— В конце концов я расскажу их. Но сперва я бы предпочел, чтобы вы узнали мое имя.
— Что за имя такое Дикон?