— Я проснулась. В моей спальне находился мужчина. Я его туда не приглашала. Решила, что он хотел изнасиловать и убить меня, поэтому сделала с ним последнее. Вызвала полицию. Они приехали. Как и вы оба. Тревожно быстро приехали.
Я подозрительно сузила глаза.
Мой голос не дрожал. Я знала, что оба мужчины прислушивались к нему. Да, они ждали, что станут белыми рыцарями, спасут меня от самой себя или от шока от того, что мне пришлось сделать. Именно поэтому они приехали, не так ли?
Мне не нужен был рыцарь. Конечно я была в легком шоке, но со мной все будет в порядке.
— Тебе есть куда пойти, пока все это не закончится? — спросил Дикон, кивнув в сторону моей спальни.
Я не думала об этом. О том, что на улице глубокая ночь, что в моем доме только одна спальня, и в ней сейчас находился труп.
— Да, — ответил за меня Сент.
Я нахмурилась, но не стала спорить. Не перед Диконом. Позже.
Дикон кивнул.
— Хорошо. Оставайся на связи. Жду тебя снова на виски.
— О, теперь я там гарантированно появлюсь, — ответила я.
Он усмехнулся, затем его лицо стало пустым. Почти испуганным.
— Рад, что ты в порядке, Магнолия.
Затем Дикон удивил меня и себя, когда наклонился и поцеловал меня в макушку. Обычно такой покровительственный жест заставил бы меня плеваться ядом, но я позволила этому случиться.
Затем Дикон ушел.
— Ты останешься у меня, — заявил Сент.
Я оглянулась на полицию, полицейскую ленту и людей, бродивших по моему дому. Во второй раз в этом доме появилась лента, пролилась кровь и фотографировались трупы.
Проклятие?
Я проклята?
Снова посмотрела на Сента. Он не смотрел по сторонам, не сводил с меня глаз. Совсем не обеспокоенный. Решительный. Видимо вздумал во что бы то ни стало добиться своего.
— Для ясности, я соглашаюсь только из-за твоей кофеварки. И из-за вида из твоих окон, — сделала паузу. — И из-за твоих кулинарных способностей. — Еще одна пауза. — Плюс твои оральные навыки.
Вот оно. Слегка дрогнувшие губы. Почти улыбка. Смех, если соизмерять Сента с его барометрами человеческих эмоций. Затем он взял себя в руки. Его губы снова выпрямились в тонкую линию.
— Последнее — единственная причина, по которой я приглашаю тебя к себе.
Я моргнула. Рот сам собой открылся, без моего контроля. Я не ожидала такого поддразнивания, даже если оно прозвучало с серьезным лицом и ровным тоном. Мне понравилось. Немного успокаивал тот факт, что Сент не относился ко мне с заботой.
Шериф оказался добряком и отпустил меня после короткого допроса, сказав, что позвонит, когда они закончат. Я не дала ему свой номер, так как была уверена, что он и сам его выяснит.
~ ~ ~
Сент не спросил, чего хочу или что мне нужно, когда мы приехали к нему домой. Поездка прошла в молчании, чему я радовалась. Зарождалась история. Я понимала, что сочинять историю, когда мне следовало бы переживать какой-то моральный кризис из-за того, что оборвала чью-то жизнь — это ненормально.
Мы прошли на кухню, и Сент достал бокалы, бутылку вина и штопор.
— Открой, — сказал он. — Потом наливай. Затем садись.
Я уставилась на него.
— Я знаю, что нужно делать, чтобы налить вино в бокалы.
— Хорошо, тогда сделай это.
Затем он повернулся, не дав мне шанса выплеснуть яд. Я открыла вино, налила его и села, потом смотрела, как он готовит макароны с сыром. Не думала, что когда-нибудь увижу, как Сент готовит это блюдо, и уж точно не думала, что буду есть его сама.
Но я ела.
И съела все.
И все так же в молчании. Пока не была помыта посуда Сентом и налито еще вина мной.
Мы переместились на диван. У него был хороший диван. Огонь пылал. За окном притаилась ночь.
— Ты убила человека, — сказал Сент, посмотрев на окна, потом на меня.
Я потягивала свое вино.
— Да, убила.
— Ты когда-нибудь убивала раньше?
— В реальной жизни нет.
Он смотрел на меня, спокойно, внимательно. В его взгляде не было суровости. Меня это задело. Заставило почувствовать себя неловко. Слишком уязвимой.
— Ты думаешь, я сломаюсь, потому что застрелила человека, который ворвался в мой дом, наблюдал, как я сплю, возможно, намереваясь изнасиловать и убить меня во имя любви, одержимости или преданности? — уточнила я.
— Убить кого-то, независимо от его греха — это не то, с чем можно просто взять и справиться.
Я пожала плечами.
— Может быть. Может быть у меня появится зависимость от наркотиков или я впаду в депрессию и разрыдаюсь в продуктовом магазине — хотя очень сомневаюсь в этом, но могу заверить тебя, что не развалюсь на части.
Сент обдумывал мои слова, искал слабость.
Ее не было.
Мой голос не дрожал, руки тоже. Я была спокойна, возможно слишком спокойна, но не на грани какого-то сильного срыва. Я не сожалела о том, что убила Джейкоба. Нет. Он вошел в мой дом со смертью на уме. Вот почему он назвал себя в честь мягкотелого персонажа, над которым всю жизнь издевались, и который начал слышать голоса, приказывающие ему убить и съесть всех своих героев, чтобы впитать их величие.
Да, я сделала правильный выбор, стреляя на поражение.
Сент посмотрел на мои босые ноги. Они все еще были в пятнах крови. Я еще не приняла душ.
— Это не первый раз, когда я вижу смерть, — сказала я ему.
«Не говори этого, — сказал мой разум. — Откроешь слишком много ящиков с секретами и дашь ему слишком много власти над собой».
— Мой брат Коди умер у меня на глазах, — сказала я, потому что внутренний голос оказался слишком слаб, чтобы остановить меня.
Я никогда не говорила о брате вслух. Ни разу. Конечно, репортеры могли покопаться и найти записи о рождении, смерти, газетные статьи. Но любого, кто пытался спросить об этом в интервью, тут же останавливали и заносили в черный список, чтобы он больше никогда со мной не общался. Слухи распространялись быстро, поскольку я не умела прощать и меня не волновал уровень издания, берущего интервью.
— Мы играли во дворе, — продолжила я. — Бросали футбольный мяч. Моей маме это не нравилось. Она считала, что я должна сидеть дома и учиться играть на пианино.
Мне захотелось улыбнуться при воспоминании лица моей матери, когда я заставила учительницу фортепиано перекреститься, а затем выбежать из нашего дома и больше никогда не возвращаться.
Я плохо переносила попытки матери контролировать меня. Мой отец не поддерживал ее в этих вопросах. В отличие от нее он просто хотел, чтобы я была счастлива.
Снова посмотрела на Сента, заметив, что отвела взгляд. Потерять зрительный контакт было признаком слабости.
— Может поэтому она меня ненавидит, — сказала я. — Винит меня. Потому что если бы я была идеальной дочерью, то не играла бы на улице и не бросила бы футбольный мяч так, что он улетел на дорогу. Мой брат побежал за ним, дразня меня за хреновую меткость.
Я покачала головой, как будто пытаясь вытряхнуть из головы воспоминания.
— Он был ребенком, — прошептала я. — Дети глупые. Зацикливаются на таких вещах, как бросание футбольных мячей и забывают о том, что мир, в сущности, просто плавильный котел мудаков. Мудака через дорогу уволили за неделю до этого. Его жена ушла на работу, дети, вероятно, сидели перед телевизором. У него закончилось пиво, — я покачала головой от простоты причины трагедии. — Мы узнали об этом только после. Пиво закончилось, потому что он все выпил. Еще до обеда.
Наморщила нос. Раньше я считала его полным ничтожеством, раз он выпил столько пива утром перед тем, как убить моего брата. Но потом сама начала пить по утрам. Но я никогда не садилась за руль.
— Я не помню. Ты видимо думаешь, что я запомнила каждую деталь того дня, но так не бывает. Я помню все неважные вещи, например, последние слова моего брата, обращенные ко мне. Или точное время суток, когда он умер. И помню тот факт, что тот мудак переехал его голову. Раздавил ее. Я не должна была слышать этот звук. Может, я и не слышала. Может я придумала этот хрустящий, хлюпающий звук после. После того, как увидела, что глаз моего младшего брата вылез из глазницы и половина мозга вытекла из черепа.
Я пожала плечами.
— И я до сих пор иногда слышу этот звук. Остальное я не помню. Помню кровь на своих руках, но не могу вспомнить, как прикасалась к нему. Дыхание водителя, несвежее, прогорклое. На нем была футболка AC/DC. Не помню, как он выглядел, но с тех пор ненавижу AC/DC.