Вот чем была та моя история с мотелем. Она была кружкой без ручки, а значит не была историей. Я придумала тысячу оправданий, почему не закончила ее. Я видимо ждала, пока она замаринуется, занимаясь тем временем другими проектами. Но на самом деле у меня просто не хватало смелости прикрепить к этой кружке ручку. Потому что какой-то безликий мудак в интернете сказал мне, что нужно писать о том, что я знаю.
В общем, я подъехала к этому дешевому мотелю, планируя снять себе комнату.
Потом меня ужалила пчела.
Или человек накачал меня наркотиками, сделав укол.
То ли одно, то ли другое.
ГЛАВА 18
«Эта боролась со мной. Ее ногти впились в мою кожу. Даже когда содержимое ее желудка покрывало мои ботинки. Я был впечатлен. Под ее ногтями остались частички моей кожи».
Это было бы оригинально, не так ли? Если бы я раскрыла серию убийств в нескольких штатах, как будто это была игра в долбаный Clue23. Был ли это тот дружелюбный и чрезмерно нервный владелец магазина подержанных книг? Или бармен, лелеявший свою безответную любовь к одной из жертв? Или бывший член банды, который трахал ее и был способен на чудовищные поступки? Или полковник Мастард24 в кабинете с подсвечником?
Да, вышла бы довольная заманчивая история, но реальность никогда не бывает такой простой. И я не была героем в этой истории. В этом конкретном фрагменте я была жертвой.
Я не помнила, как оказалась на кровати. Последнее, что хранила память — дерьмовый кофе и липкий стол. Вероятно, меня накачали наркотиками, хотя я не чувствовала себя больной или вялой. Впрочем, не так уж важно, как я оказалась на кровати, важно, что оказалась. Прикованная наручниками к изголовью.
Мне следовало начать вот с чего — он не был похож на убийцу. Но опять же, может и был. Тед Банди25, Гарольд Шипман26, Джон Уэйн Гейси27, у них была одна общая черта — исключительно обычная внешность. Ничем не примечательные люди, которые должны работать и платить налоги, а не потрошить вас и делать костюм из вашей кожи. Я задавалась вопросом, не поэтому ли они и убивали, помимо того, что внутри них сидел монстр. Потому что были обычными и непримечательными, а им хотелось быть в центре внимания. Просто они не нашли в чем проявить себя. Но убить кого-то не считалось талантом. Любой мог это сделать.
— Я наблюдал за тобой, — сказал он, застыв как изваяние.
Просто стоял у изножья кровати и смотрел, не чувствуя острой необходимости выглядеть лучше в моих глазах. Но опять же, я была привязана к кровати, а он конечно же никогда не хотел казаться лучше перед кем-либо, когда начал убивать женщин по всей стране.
— Видишь ли, я твой поклонник.
Его тон был вежливым. Ровным. Контролируемым. Опять же, нужно было быть таким, чтобы провернуть все те убийства, не оставив на месте преступления даже частичных отпечатков пальцев.
— Я не из тех, кто охотится в одних и тех же местах. Это небрежно. Из-за этого многие попадаются, а я не хочу быть пойманным как герои тех телепередач, полных психологической чуши. Я наслаждаюсь своей свободой. В тюрьме я не выживу и прекрасно осознаю это. Достаточно умен, чтобы это понимать, как и понимать то, что внутри меня есть что-то, что отличает меня от других людей. Не считаю это чем-то неправильным. Я поддаюсь своим желаниям и потребностям, потому что знаю, что это делает меня лучше.
Он сделал паузу. И по-прежнему не двигался. Не посмотрел на меня так, чтобы я осознала, что меня ждет изнасилование перед убийством. Впрочем, я уже знала, что он не насиловал своих жертв ни до, ни после убийства.
Так что это было хорошо.
— Я также знаю, что не могу остановиться. Это часть меня. Я заболею и умру, если остановлюсь. Как ты и твои книги. Я наблюдал за тобой, как уже говорил. Не стану утверждать, что действительно знаю тебя, как утверждала та обезьяна, что вломилась в твой дом. Существуют вещи, для которых мы рождены на этой земле и то, почему мы так устроены. Почему и как сломлены. Не буду утомлять тебя рассказом о своей травме, просто скажу что, конечно, она у меня есть. — Он слегка наклонил голову. — Как и у тебя. Мы все просто пытаемся залечить старые раны.
— И ты делаешь это, убивая женщин, — впервые заговорила я.
Мужчина кивнул. Он не разозлился, возможно потому, что в моем голосе не прозвучало достаточно злобы или отвращения, чтобы пробудить прятавшуюся где-то внутри него ярость.
Конечно, я испытывала отвращение к этому человеку. Но не из-за его мотивов, потому что знала, что у всех нас есть различные жестокие и отвратительные побуждения. Достаточно было посмотреть на количество людей, покупавших мои книги. Миллионы людей читали о самых ненормальных, самых ужасных вещах, которые я придумывала в своем больном и мерзком воображении.
Но миллионы людей не потворствовали своим порокам.
Я не позволила себе выказать отвращение, потому что, несмотря на панику и страх, что-то внутри меня жаждало узнать этого человека. Творец внутри меня жаждал познать его гнилую душу. Чтобы напитать собственную.
— Да, — согласился он. — И признаюсь, я не раскаиваюсь. По идее должен, но нет. Те женщины не приносили миру никакой пользы кроме того, что были хорошими людьми. Ты же… с твоим талантом, ты ее приносишь. Поэтому, когда прочитал, что ты переехала туда, где я занимался своим творчеством, я был польщен. Еще один порыв, от которого не смог отказаться. И я рад, что не отказался. Ты была в беде, нуждалась в вдохновении. Нуждалась в том, что могли дать воспоминания обо мне. Поэтому я ждал. И дал тебе то, что было тебе необходимо.
Я вздохнула, размышляя, поведет ли Сент себя как герой, которым, как я знала, он не являлся. Но нет, он — не мой путь к спасению.
— И что же, по-твоему, мне нужно? — спросила я.
— Материал для книги, страх.
Он наклонился к небольшому чемодану, который поставил на край кровати. Из него был извлечен длинный, чистый, блестящий — и, как я догадывалась, острый — нож.
Живот скрутило от одного его вида. Как бы я ни гордилась своей способностью держать желудок под контролем в неприятных ситуациях, сейчас все было иначе. Со мной рядом находился не глупый и не осторожный Джейкоб, опасный, конечно, но не страшный по-настоящему. Нет, нож достал хладнокровный, расчетливый убийца. Он был почти в здравом уме, в своей собственной безумной манере. Как бы ни презирала все, чем он был, я уважала его. И от этого меня тоже тошнило. Я не испытывала инстинктивной ненависти к этому человеку.
Он двигался, сохраняя зрительный контакт, сохраняя свою маску. Я не пыталась освободиться. Зачем? Он совершенно точно не совершил ошибку плохо приковав меня к этой кровати.
— Ты должна по-настоящему бояться. Может быть не меня, а того, что ты станешь очередной жертвой. Станешь известной как еще одна бедная девушка, убитая Невидимым Убийцей. Никто не помнит жертв; все помнят монстров.
Во рту пересохло от желания блевать. Больше всего ужасало то, как легко серийный убийца смог понять меня.
Он приставил кончик ножа к основанию моей шеи. Не надавливая. Не разрезая кожу.
— Именно этим ножом я убивал их.
Его голос больше не звучал спокойно и вежливо. Безумец шептал. Нежно. В его глазах застыла ностальгия и жажда. Жажда большего. Костяшки пальцев побелели на рукояти ножа. Он хотел убить меня, я это видела. Даже если я не была его идеальной жертвой.
— Видишь это? — прошептал он. — Все, что ты создала, все, чем ты стала исчезает, превращаясь в ничто, кроме деталей твоей смерти?
Я видела. Очевидно, всему виной было мое слишком шустрое воображение. Гормоны страха и химические вещества, превратившие мой мозг в кашу, испортили мое восприятие реальности.
Но это не имело значения. Важно было то, что я видела это — собственное изуродованное, окровавленное тело, не больше, чем груда мертвой плоти. Еще один труп. Еще один снимок с места преступления, который будет спрятан на жестком диске полицейской базы данных, и ему будет присвоен номер дела.
Потом я увидела заголовки.
Пресса пестрила бы ими на весь мир. Еще до того, как нашли бы мое тело. Он стал бы звездой. Самым страшным серийным убийцей поколения. Потому что это поколение было одержимо серийными убийцами больше, чем все предыдущие. Netflix снял бы о нем сериал. Кто-то написал бы книгу. А я стала бы самой известной из его жертв. Конечно, стала бы. Разве Шэрон Тейт не была самой обсуждаемой жертвой Чарльза Мэнсона28? Но даже о ней не говорили так много, как о самом Мэнсоне.