— Ты же меня знаешь, — сказала я в ответ на его слова. — И, хотя сейчас я держу себя в руках, уверена, что все это выльется в какую-нибудь новую травму, какой-нибудь новый недостаток.
Сент кивнул.
— Уверен, что так и будет.
Я ждала. Но когда он ничего не добавил и не достал телефон, чтобы позвонить в полицию, заговорила:
— Ты не собираешься наброситься на меня с обвинениями в том, что я зря влезла в эти убийства? Что запятнала память этих женщин и подстроила трагедию, чтобы заработать?
— Нет. Потому что в случившемся нет твоей вины. И я знаю, что это не то, что ты делаешь, когда пишешь свою книгу. Знаю, что это не твой выбор. Не совсем. И также знаю, что тебе насрать на деньги несмотря на то, что ты говоришь себе. Тебе проще сказать, что ты пишешь ради денег, потому что если признаешься, что делаешь это ради выживания, ради здравомыслия, то почувствуешь себя слабой. Именно это — твой самый большой страх, а не быть похищенной гребаным серийным убийцей. Или что в твой дом ворвется ненормальный фанат и ты его убьешь. Даже не то, что над тобой надругался какой-то паразит. Все это оставило шрамы, но ты готова показать их миру, чтобы все знали, что ты можешь исцелиться от чего угодно. Но, детка, ты не сможешь исцелиться от ран, которые наносишь себе сама.
Я была в ужасе от слезинки, что скатилась по моей щеке после целой минуты размышления над его словами и осознания того, что он увидел во мне. Никогда в жизни я не плакала в чем-либо присутствии. По крайней мере, не будучи взрослой. Никогда в своей жизни Магнолии Грейс, как автора.
Сент ничего не сказал, просто вытер эту слезу большим пальцем, слизал ее и достал телефон, набирая номер полиции.
Я позволила ему самому обо всем позаботиться.
~ ~ ~
— Как вы можете утверждать, что именно этот человек убил еще пять женщин? — спросил меня мужчина в дешевом костюме.
Я отхлебнула плохой кофе и уставилась на него. Он был моего возраста, с жирными волосами и такой же кожей. Его костюм был не только дешевым, но и плохо сидел на нем, а оттенок серого был настолько светлым, что его кожа казалась бледной и прозрачной. Федерал. Очень уставший федерал, очередной недовольный ворчун среди следователей. Они только начали расследование, возможно, даже не закончили составление портрета убийцы.
Этот парень не был главным. Полицейские не воспринимали меня всерьез. Пока нет. Они с сомнением относились к словам известной писательницы, когда она сообщила, что серийный убийца похитил ее, связал, побеседовал с ней, немного порезал, а потом просто отпустил на свободу.
Я понимала их. Я бы тоже себе не поверила. Писатели многое делали для того, чтобы их имена стали известны. Для того, чтобы их книги получили известность в традиционной издательской индустрии, которой угрожают самиздат и общество, которое становится все глупее и все меньше интересуется книгами.
— Потому что он говорил об убийстве этих пяти женщин, — ответила я, не скрывая ехидства в голосе.
После звонка Сента в отель съехалась полиция. Когда дала показания шефу, его лицо слегка побелело, и тогда он сделал соответствующие звонки. Он настоял на том, чтобы меня осмотрели парамедики. Думаю, по какой-то причине я ему нравилась.
Парамедик похвалил Сента за отлично наложенные швы и сказал, что мое состояние в целом хорошее. Мне не дали морфий, хотя я просила. Врачам понадобился час, чтобы добраться сюда. В этом городе имелся лишь один крошечный полицейский участок с плохим кофе и без виски. Все вышеперечисленное означало, что я устала, протрезвела, а рана на руке чертовски сильно пульсировала.
Федерал посмотрел на меня. Я ему не нравилась, и он не скрывал этого. Я не знала в чем была причина такого отношения с его стороны — то ли он думал, что я лгу, то ли ему не нравились мои книги или же его раздражал тот факт, что я не склонялась перед его авторитетом.
Он посмотрел на свой блокнот. Тот самый, на котором были записаны мои первые показания.
— Итак, он признался в совершении пяти убийств в пяти разных штатах, а затем решил просто покалечить вас и оставить в живых. Вы знаете, насколько это беспрецедентно для серийного убийцы?
Я кивнула.
— Это часть моей работы — изучать таких людей, чтобы понять их.
Он сузил брови, густые и почему-то на тон светлее его волос и клочковатой бороды.
— Их невозможно понять, — сказал он, с трудом сдерживаясь чтобы не кричать. — Потому что они не люди, а монстры.
Мне хотелось рассмеяться ему в лицо. С трудом, но из соображений самосохранения я сдержалась. Этот человек выглядел так, словно был в одном шаге от того, чтобы обвинить меня в даче ложных показаний и задержать. В одном неверном шаге. Не только потому, что снаружи был Сент который, скорее всего, спокойно сидел, уставившись убийственным взглядом на дверь. Он, несомненно, вынес бы ее, если бы услышал, что этот писака пытается сделать себе имя. Но и потому что мой адвокат с удовольствием добилась бы того, чтобы этого федерала лишили значка и больше нигде не приняли бы на работу, кроме как на должность охранника в торговом центре. У меня возник соблазн позволить этому случиться, но потребуется время, а время для меня было валютой. И как бы ужасно и тошно мне ни было, пальцы чесались от желания прикоснуться к клавиатуре или взять карандаш, да даже чертов тюбик помады и что-нибудь написать.
Потому что Сент был прав. Писательство спасало меня. Мне не терпелось выплеснуть яд последних пары часов на страницу, чтобы он не бежал по моим венам.
— Монстры? — повторила я. — Да, они монстры. Потому что монстры реальны, как и призраки. Они живут внутри каждого из нас и иногда побеждают.
Я ждала, когда федерал поймет, что услышал цитату из одной из книг Стивена Кинга. Он не понял.
— Этот убийца — просто человек, позволивший своим призракам и монстрам победить, мой друг. И монстры, и люди несовершенны. У людей есть один недостаток — желание убивать друг друга и делают они это часто, а недостаток монстров — оставлять кого-то в живых, что они делают очень редко.
Я отпила кофе.
— Итак, я не знаю почему он пощадил меня. У меня, конечно, тоже есть свои монстры, но они не заставляют меня убивать женщин.
Мужчина быстро моргал. Интересно, я смутила его или заинтересовала? Он снова опустил взгляд на блокнот.
Я заметила, что ногти у него были короткие, обкусанные почти до мяса. Как мог человек, не способный контролировать даже то, что его зубы делали с его пальцами, удерживать контроль над пистолетом, значком и людьми?
— Вы — писательница? — скорее спросил, чем сказал федерал, хотя я была готова поспорить на то, что он знал, кто я.
Он просто попытался перехватить контроль, показать мне, что я не важна, что не знаменита. Меня это не волновало.
— Да.
— Над чем вы сейчас работаете?
Я наклонила голову и снисходительно улыбнулась.
— Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нынешнему расследованию или к нападению на меня.
Он крепче сжал блокнот. Я ему действительно не нравилась. Что ж, подобное случалось часто. Что-то во мне вызывало у людей неприязнь с первого взгляда. Возможно дело было в моем лице. Или в нежелании быть приветливой и милой.
— Мой вопрос имеет отношение к расследованию, поскольку вы переехали в дом предпоследней жертвы этого субъекта, а еще вы известны тем, что пишете о гораздо более жутких вещах.
— Откуда вы знаете, на какие темы я пишу? Поскольку всего несколько секунд назад вы намекнули на то, что вообще не знаете, что я писательница.
Федерал покраснел. На его лице отразился непередаваемый коктейль из смущения и злости. Он на мгновение замер, скорее всего пытаясь удержаться от того, чтобы не сказать что-нибудь такое, что зафиксирует камера и даст моему адвокату возможность легко забрать его значок.
— Мне кажется несколько странным совпадением, что писательница, у которой должна выйти очередная кровавая и ужасающая книга, решила поселиться в доме, где была зверски убита молодая женщина. К тому же которая убила злоумышленника в этом доме всего...
Он запнулся, делая вид, что перелистывает свои записи, прежде чем снова поднял глаза.
— Всего месяц назад, а теперь ее похитил серийный убийца, который ни разу не вернулся на прежнее место своих преступлений и уж точно не оставлял своих жертв в живых.