Когда зазвонил телефон я подумывала о том, чтобы самостоятельно постричься. Разве не так поступали люди в разгар какого-то личного кризиса, разрыва отношений или травмы? Они отрезали себе волосы тупыми ножницами, и это прекрасно работало как метафора в кино, но у меня отсутствовала уверенность, что здесь, в реальном мире, эффект будет таким же. Если этот маленький коттедж с интерьером в природном стиле, коврами в стиле бохо, ванной мечты и местом, где произошло убийство, был реальным миром. Но это был мой реальный мир. На сегодня.
Пока я размышляла над всем этим, звонок перенаправился на голосовую почту, как мне того и хотелось. Разве не так поступали люди в разгар кризиса? Отгораживались от всех и каждого в своей жизни, кому на самом деле было на них наплевать? Список людей, которым действительно, искренне, было наплевать на меня — на меня настоящую — был чертовски коротким, так что мне не потребовалось бы много усилий, чтобы отгородиться от них. Тогда бы у меня остались только люди, которые любили меня такой, какой они меня считали. Которые будут любить меня, пока не появится кто-то получше, или пока я не перерасту их или пока не умру. Весьма жизнерадостно.
Итак, я отказалась от идеи стричь волосы.
Я не стала брать телефон.
И не открыла ноутбук.
~ ~ ~
Кэти перезвонила чуть позже.
Вероятно, она делала операцию или писала какую-нибудь статью для публикации в медицинском журнале, которую тысячи студентов будут цитировать в своих докладах в университетах Лиги Плюща.
— Все, что я сегодня ела — увядшая капуста и темный шоколад, а перед обедом у меня закончилось аргентинское вино, — выдала я вместо приветствия.
— Звучит здорово.
Кэти не переживала за меня. Она слушала вполуха, впрочем, как и всегда. Эта женщина никогда не занималась одним делом за раз. Если только не держала в руке скальпель. В этот момент она сосредотачивалась только на операции. А в остальное время? В остальное время ее мозг был сосредоточен на количестве микробов на поверхностях вокруг нее, на том, почему никто до сих пор не изобрел замену сна, или на том, как она собирается стать главным хирургом. Мелкие эмоциональные срывы и писательский кризис подруги не стоили ее внимания.
— Я ничего не могу написать, — пожаловалась я, уставившись на экран ноутбука и стараясь не смотреть на пустую страницу. Что, конечно, было невозможно. Она смотрела на меня даже в моих гребаных снах.
— И тебя это удивляет? — спросила Кэти уже не таким нетерпеливым тоном.
Сейчас она уделяла мне больше внимания. Будучи человеком, который читал только медицинские учебники, статьи о возможных пандемиях, подстерегающих цивилизацию, и все медицинские журналы, где публиковались новейшие исследования по продуктивности, Кэти все равно вызывала у меня уважение. Она не понимала творчества и считала, что в нем нет логики. Но она уважала мое…
— Ну, да, — ответила я. — Я вдали от всех отвлекающих факторов, я...
— Убежала от всех своих проблем? — закончила она за меня.
Я хмуро посмотрела в окно. Гладь озера была спокойна, небо голубое, но это был обман, так как снаружи было холодно, как на северном полюсе.
Я попыталась выйти наружу со своим утренним бокалом вина и в одном нижнем белье и быстро убежала обратно в дом. Обычно мне нравился холод, но сейчас мои нервы были слишком расшатаны.
— Боже, Кэти, — пробормотала я.
Опять же, обычно такой бесчувственный холодный ответ от Кэти был бы так же желанен, как прохладное утро летом, но сейчас я слишком остро реагировала.
— А что ты ожидала от меня услышать? — спросила она, ее внимание ко мне снова ослабло, и слова звучали торопливо. — Чтобы я присоединилась к твоей вечеринке жалости или соврала, чтобы тебе стало легче? Так это не в моем стиле, да и тебе нужно не это.
— Что же мне тогда нужно, доктор Сандерс? — спросила я с сарказмом.
Да, мой самый начитанный и единственный друг был врачом. Нет, не просто врачом. Чертовым нейрохирургом. Кэти ежедневно исправляла людям мозги, я же их извращала.
Особенность хирургов была в том, что, несмотря на то, что их остроумие такое же острое, как скальпель, которым они режут плоть, они были недалеки в остальных сферах своей жизни. Кэти никогда не заботили чувства других людей. И не могли. Как человек, который каждый день сталкивался со смертью, болезнями и травмами, она не могла волноваться о людях, которых лечила. Ну, она переживала за своих пациентов, по-своему, потому что не была психопаткой — я так не думала, — но не могла вкладываться в них эмоционально. Так же, как и в их семьи. Потому что Кэти пыталась сосредоточиться на том, чтобы вскрыть людям череп, не повредив мозг, поставить правильный диагноз, разобраться с политикой больницы и проблемами со страховкой, и все это после трехчасового сна в среднем. В мозгу моей подруги-нейрохирурга просто не оставалось места для заботы.
Вот почему мы были друзьями.
Мы не обсуждали очередную серию «Секса в большом городе» и не болтали о том, как одиночество разрушает наши жизни. Мы фокусировались на важных вещах. Кэти была более серьезной, более уравновешенной версией меня. И она была достаточно умна, чтобы вскрыть чей-то мозг и не убить его.
— Тебе нужно взять себя в руки, — сказала она в трубку.
— Ты не сказала мне ничего нового, — вздохнула я.
— Да, но сейчас тебя ничто не отвлекает. Ты поехала к черту на кулички, чтобы закончить книгу, верно?
Чтобы начать книгу, технически. Возможно, я обманула единственную подругу и всех остальных — а главное моего агента, — что моя книга была наполовину написана.
— Верно.
— И у тебя не получается, — продолжила Кэти.
Я кивнула.
— Я не слышу, как ты что-то говоришь, поэтому делаю обоснованное предположение, что ты киваешь. Итак, ты сидишь там без дела, ешь пищу, которая совершенно не питает твой мозг, пьешь вино до полудня и не моешь голову.
— Права по всем пунктам, — ответила я.
Кэти вздохнула. Я знала, что она вот-вот бросит трубку.
— Итак, вернемся к моему предыдущему заявлению. Возьми себя в руки. Сходи в поход. Научись делать компост. Займись садом, потому что ты наверняка сейчас позволяешь ему увядать и умирать.
— Мне нравятся увядшие и мертвые вещи, — возразила я.
— Ну, выбирай. Либо увянут и умрут цветы в твоем саду, либо твоя карьера.
Я надулась, потому что Кэти была права.
— Я не собираюсь вникать в причины, почему ты сейчас в таком состоянии, потому что своим скальпелем восстанавливаю мозги, а не вырезаю их, но думаю, что отвлечение пойдет тебе на пользу. Как твоей способности писать, так и возможности заработать диабет или цингу от отсутствия в рационе настоящих питательных веществ.
Я покосилась на обратную сторону шоколадной плитки.
— В шоколаде есть питательные вещества, — пробормотала я.
— Так, ладно, мне пора привести себя в порядок. Прими ванну, отложи в сторону чипсы и в третий раз повторяю, возьми себя в руки.
Высказавшись, Кэти повесила трубку, потому что никогда не умела правильно прощаться. И вообще не любила светских любезностей.
Опять же, вот почему мы были подругами.
Я посмотрела на обманчивое небо, сверкающее озеро и задалась вопросом, смогу ли пережить этот жизненный этап и что, черт возьми, со мной было не так, поскольку я завидовала Эмили, завидовала, что ее жестоко убили и ей больше не нужно иметь дело с реалиями жизни.
Потому что, несмотря на солнце, озеро и уютный коттедж, мои демоны прокрались внутрь. Голодные. Обычно они питались моими историями и насыщались ими. Но сейчас они были голодными.
А голодные демоны никогда не будут послушными.
~ ~ ~
Я решила все-таки последовать совету Кэти. Вроде как. Но я не собиралась идти в поход. Не настолько я была в отчаянии. Пока.
Вместо этого я решила заняться своими вещами. Я направила фургон с вещами по подъездной дорожке, ругаясь на грузчиков всеми известными мне вариантами ругательств, когда они пригрозили вывалить мое барахло на подъездной дорожке, потому что сомневались, что смогут развернуться у коттеджа. К счастью, я была почти такой же страшной, как мои книги, поэтому двое громил, перецарапав напрочь свой фургон, все-таки добрались до хижины, разгрузили мои вещи и сумели уехать с хорошими чаевыми и живыми-здоровыми.