Выбрать главу

Огромная, во всю стену картина - первое, что увидела Ирина в каюте Инга. Человек, творец этого удивительного полотна, казался маленьким по сравнению с ним. И Ирина даже не заметила его.

Нет, это была не Земля. Только в правом углу кусочек земного моря с густой пеной прибоя и песок желтый-желтый, а дальше - все чужое: и широколистые раскидистые деревья почти фиолетового цвета, и остроконечные горы, сложенные из молочно-белых пород, даже трудно отличить, где горы, а где снег на них. И небо кажется более синим, более густо окрашенным, чем на Земле. Воздух замер. Зной и тишина. Только в дебрях фиолетовых растений притаилось непонятное беспокойство. Краски чересчур яркие, но верится, что на самом деле они такие и есть, И от всей картины веет необъяснимой грустью, тоской по далекой родине. Инг тосковал. Когда он писал Оринду, ему казалось, что он никогда-никогда не покидал ее, что он дышит ее знойным воздухом, гладит ее белые камни.

Увидев Ирину, Инг отошел назад, почти скрывшись за картиной.

- Что это? Кто это? - Он даже прикрыл руками лицо. Потом опять посмотрел. Девушка не исчезала.

Застыв в немом восхищении, она стояла перед его творением, перед его Ориндой. Это была необыкновенная девушка, живая статуя далекой древности.

Ирина, слегка запрокинув голову, вглядывалась в ориндский пейзаж. Опущены вдоль тела тонкие, но сильные руки, и кожа на них гладкая, прохладносвежая. Все в этой девушке удивительно - и нежная линия худенькой шеи, и детские плечи. Вот она отступила немного назад, потом подошла ближе, медленно подняла и прижала ладони к груди. В ее движениях, как и во всем теле, грация и сила, а в ясных глазах и изумленное восхищение, и вопрос, и смелость мысли. Ему хотелось закричать:

- Откуда, откуда ты? Из каких глубин прошлого?

Инг вырос там, где знойная альфа Центавра прямыми лучами обжигала Оринду. Волосы у него мягкие, вьющиеся, темно-русые, а лицо смуглое. И тело сохранило почти земные пропорции, только в движениях расслабленность и вялость. Художник и поэт в душе, он родился большим мечтателем. И чаще всего он мечтал о девушке, о необыкновенной девушке, такой, какие давным-давно населяли Оринду, красивые, стройные, с живостью во взгляде и в движениях.

Ирина стояла перед ним, живая, зримая, прекраснее самой прекрасной мечты.

Наконец она его заметила и улыбнулась, быстро пошла навстречу. Ее движения были такими изящными, а расположение и радость такими искренними и непосредственными, что он растерялся.

- Наконец-то, наконец я вижу человека. А то я уже стала думать, что у вас на Оринде все какие-то странные...

- Кто ты? Откуда?

- А ты не знал, что у вас на корабле землянка?

- Я ничего не знаю...

Он грустно поник головой, потом медленно взглянул ей в лицо.

- Ничего не знаю...

Эта вялая поза, этот беспомощный ответ отрезвили Ирину. И она сразу же отметила и свинцовый оттенок его кожи, и замороженность движений.

- Что с вами? Что? Да скажите же, почему?

- Почему?.. - он грустно улыбнулся. - Почему? Это длинная и горькая история. Нравится тебе? - он указал рукой на полотно.

- О! Да!

Она опять повернулась к картине, с радостным возбуждением рассматривая ее.

- У нас никто этим не занимается больше. Все заменено усовершенствованными методами фотографии. А я люблю...

- И я люблю! - с силой повторила Ирина. - Только почему, почему такая печаль и обреченность!

Она смотрела туда, где сливается небо и море, - крошечный кусочек на полотне.

- Жарко, чувствуется зной, полноценное солнце, рождающее здоровую жизнь... А вот в этом далеком мареве, в застывшем воздухе - тоска... И вот эта серая полутень среди деревьев, в ней что-то зловещее... Почему?

По рекомендации проксимианца Ирина очень тщательно изучала прошлое Оринды. Проксимианец давал пояснения.

- Ориндская трагедия заставила нас вплотную заняться изучением человеческих отношений. И оказалось, что мы в действиях и поступках людей разбираемся свободно, что все события бурной людской жизни не произвольны, а подчиняются определенным законам, которые во многом не подвластны людям. Мы теперь знаем эти законы.

Может быть, несчастье людей в том, что народы с самого начала отделены друг от друга морями, горами, лесами. Одни развиваются быстрее, другие отстают. И человек порабощает человека. Так рождаются насилие, ненависть и ложь. У нас такого не было. Мы все в однородной среде, и наше развитие протекало равномерно. Наше общение друг с другом всегда было более глубоким, более чистым и по-настоящему честным. Есть, конечно, определенные природные и исторические предпосылки ориндской катастрофы. Но где же был их Разум, великий Разум мыслящих существ?!!

Ирина сидела перед ультрателевизором совсем близко к проксимианцу. Слегка поблескивала изящная, как бы вылитая из бронзы облицовка прибора. Но экран был еще матово-темным.

- Это произошло семьсот земных лет тому назад. Для Оринды это была именно та критическая эпоха в развития разумной жизни, она была и v нас, на нашей планете, когда разум овладевает энергией вещества. Но у нас это овладение послужило расцвету, дошло до покорения тяжести, а у них привело к гибели.

На экране появились громадные сооружения. Нет перспективы дали, нет деревьев... Одни заводские трубы, дышащие в небо копотью. И небо от дыма посерело.

Ирина оцепенела: ей почему-то показалось, что это Земля, родная Земля, и она крикнула:

- Да это же Земля!

- Да, это Земля, - жестко сказал проксимианец, - Калифорнийские заводы. На таких точно заводах на Оринде семьсот лет тому назад была получена первая водородная бомба.

Ирина отодвинулась, закрыла лицо руками.

- Смотри! Это уже Оринда.

Пустырь с огромным котлованом... Кое-где что-то белеет, не то камни, не то скопления обнаженных костей...

- Семьсот лет не могли сгладить это. Шестьсот миллионов человек погибло сразу. И более трех миллиардов - в последующие двести лет. Потом вымирание значительно сократилось, появились организмы, способные переносить излучения. И ты этих людей видела! Но и они, правда, уже гораздо медленнее, но тоже гибнут.

- А спасенье?! Есть ли спасенье?! - шепотом спросила Ирина.

- Почти нет. У них не хватит ни разума, ни воли.

Ирина краем глаза опять покосилась на экран. Непроглядной тьмой зияла глубочайшая воронка. И Ирине показалось, что среди чего-то мутно белеющего она ясно различает и округлость человеческого черепа, и тонкие кости ног.

Инг мог бесконечно долго смотреть на Ирину, ловить каждое ее движение, едва уловимые изменения лица. Этот взгляд сначала смущал девушку, а потом она привыкла и просто перестала замечать. А Инг все смотрел и смотрел. И почему-то ему вспоминалось прошлое. Оринда, яркая, сверкающая, и жаркий воздух. Белокаменные ущелья и долины с бесконечными зарослями огромных темно-красных цветов. Их не было в древности. Они возникли потом, после Эры Ужасов. И разрослись. У них тонкие стебли и холодные вялые листья, а венчики с треугольными бархатистыми лепестками опущены к земле. И Оона...

Да-да, ее звали именно Оона. Слабая память Инга смогла удержать ее имя. Оона любила эти цветы. У нее были такие же полупрозрачные глаза, как у Ирины... И движения, хотя немного и неуклюжие, но легкие. Тоже почти такие, как у Ирины... Вот почему Инг смотрит на Ирину, а помнится ему Оона. Оона ближе, Оона роднее... Ирина - мечта, воскресшая из прошлого. А Оона - подруга детства и юности. Ирина хотя и рядом с ним, но это малопонятное существо другого мира, это, наверно, его тяготение художника к строгой красоте человечесткого тела. А Оонареальность, содержание его прошлой жизни. Он отлично помнит, что ее уже давным-давно нет...

Она высокая, как и все ориндки, намного выше Ирины. И руки у нее длинные, с посиневшими ногтями... Но волосы совершенно светлые и гораздо нежнее, чем у Ирины. Легкими кольцами они лежали на тонкой шее. И губы были бледные.