Воспоминания о прошлом порой могут ранить, как острые осколки, но боль эта многократно сильнее саднящих порезов. Подобно хищному зверю впивается она в душу, вынимая силы. И сбежать от неё невозможно, лишь ожесточённее вопьётся... А значит, остаётся только одно - принять её с гордо поднятой головой...
Изящная девушка с волосами настолько светлыми, что они кажутся светящимися, замерев посреди мраморной залы с поднятой ножкой, зачарованно наблюдает как ярко-алые капли крови, стекая с её стопы, рассыпаются по осколкам рухнувшего на пол оконного витража. Словно блестящие бисеринки, одна за другой падали и растекались они по ярким кусочкам цветного стекла... Это оказалось настолько красиво, что она почти не ощутила боли. Дыхание замерло, а с ним замерло и время. Ещё не стих звон разбившегося стекла, отдающийся гулом во всей зале и эхом у нее в голове - и в сердце - ещё не сковал холодом северный ветер, ворвавшийся в открытую рану окна, как она тихонько выдохнула, повелевая крови перестать вытекать, а краям порезов сомкнуться. Миг - и всё кончилось. Осталось только разбитое окно, груда стекла на полу, некогда представлявшая собой переливающуюся мозаику, и досада... Теперь и эту комнату придётся запереть на замок.
В опустевшем замке становилось всё меньше комнат, по которым ещё можно было ходить. И ещё меньше тех, в которых можно было согреться. Но девушка и так почти не ощущала ни холода, ни голода, одну лишь невыносимую тоску. Дни она проводила в плену снов о несбывшемся прошлом и грёзах о невозможном будущем, а с наступлением вечера вспоминала, что она - Королевна в своём личном замке, несмотря ни на что. Она расплетала свои прекрасные светящиеся косы, долго расчёсывала их гребнем, сидя у высокого зеркала за туалетным столиком, затем выбирала платье из гардероба - белоснежное кружевное, под стать её коже, или же пышное бежевое, напоминающее пирожное, или строгое лёгкое васильковое, оттеняющее цвет её глаз, и шла осматривать свои владения.
Бесцельно бродя по этажам, она невольно самой себе напоминала привидение из сказок, которыми пугают непослушных детей. Ей не требовалось ни меховой шали, ни тёплых туфелек, ни высокой свечи. Это был её замок, её родные стены, знакомые с младых ногтей узоры на коврах и сюжеты на гобеленах. Каждую ступеньку и поворот она знала, как линии на своих ладонях. Она шла медленно, почти не дыша. Гладкий камень не озвучивал её шагов. В струящемся сквозь зарешеченные окна лунном свете тонко вырисовывался её силуэт - одинокий и призрачный.
Когда-то всё было иначе... До того, как замок пришёл в запустение и начал разрушаться. До того, как в нём перестали звучать голоса перекликающихся стражей, сплетничающих слуг, текущая реками лесть гостей и музыка, музыка, музыка... Пока брат - Королевич, словно солнце, прогонял по утрам своим смехом кошмары, а её Принц... Её Принц с дерзким взглядом ясных как небо глаз был рядом с нею, держал её за руки, целовал такие тонкие и чувствительные кончики пальцев, и кружил её в танце...
О да, когда-то она была предназначена прекрасному Принцу, что должен был стать Королём, женившись на ней. Её Королём. А она... Что ж, она смирилась бы и с тяжестью короны, и с неудобством многослойных нарядов и высоких туфель, с натирающими нежную кожу украшениями, с обязанностью сохранять невозмутимость и всегда смотреть прямо - лишь бы каждый день был согрет любимым дыханием. Но он улетел, словно птица в вольное небо, предпочтя свободную жизнь, хоть любовь его и была светлой и шла от чистого сердца. Уехал и брат, женившись на чудесной девушке из соседнего королевства и обзаведясь своим собственным замком и землями. А после всё начало рассыпаться и распадаться, пока не осталась Королевна совсем одна в разрушающемся замке с крошащимися стенами - не живая и не мёртвая, печальная, одинокая...
Нет, конечно, она не была совершенно одинока в том мире, где посреди заснеженных скал и бесконечных хвойных лесов стоял её замок - белоснежный Лунный замок, стены которого сияли при свете полной луны, как лунные камни. Вот взять хотя бы волков, что утешали её сердце пением в лунные ночи, или сов, что шуршали под крышей.
Или соседскую Графиню, что в последнее время стала часто навещать Королевну с официальными визитами, единственной целью которых было проверить, не исчезла ли ещё она и впрямь, как призрак. И нельзя ли наконец занять замок - точнее, то, что от него осталось...
Графиня была откровенно старой и неприятной на вид дамой, хотя, конечно, о женщинах из высшего общества совсем не принято так говорить. Напудренная, напомаженная, в хрустящих крахмалом блузках, затянутая корсетом, в высоком причудливом парике, она вычурно оттопыривала мизинец, держа в руках фарфоровую чашечку и пила так медленно и такими мелкими глотками, что могло сложиться впечатление, будто пьёт она в последний раз в своей жизни. Чашечка была замечательная - старинная, тонкая, изукрашенная синими розами, но с длинной трещинкой. Гостям не полагается подавать такую непригодную и недостойную высокой особы посуду, но больше во всём замке не осталось ни одной целой чашки. Королевна каждый день ожидала того, что и она сама скоро покроется трещинами, а потом рассыплется на кусочки, как ледяная статуя - один из самых частых и страшных её кошмаров.
Но пока этого не происходило. Пока Графиня сидела напротив неё в высоком кресле, с этим своим нелепым торчащим мизинцем, мизерными глоточками цедя чай и болтая о том, о сём. Болтала по большей части Графиня сама с собой и для самой себя, но, кажется, именно это её и устраивало больше всего в её монотонных визитах. Королевна же, за годы светской жизни безупречно выучившаяся создавать видимость поддержания беседы, лишь скупо кивала время от времени, да добавляла общие фразы, вычленяя в голосе Графини вопросительные интонации, а сама прислушивалась к ветру, царапающему окна, к треску поленьев в камине, к стуку собственного сердца, и ждала начала волчьих песен.