Из горла узника хлестала кровь, сопровождаемая ужасными хрипами; сам он, жутко страдая, утопал в море алой жидкости, беспрестанно заливавшей каменный пол. Тёмные эльфы же, окончательно потеряв всякое чувство жалости, надели на свою жертву пояс, на внутренней стороне которого периодически появлялся магический огонь, наносивший рваной коже мужчины и его повреждённым внутренним органам сильнейшие ожоги, после чего, накопив в себе последние силы, несчастный взвыл, будто раненый зверь.
Услышав этот безысходный вой, палачи ещё больше оживились и влили в горло жертве неведомую зелёную жидкость, невольно проглотив которую, узник ощутил, словно все его внутренности, разъеденные неизвестной кислотой, сжались в единую пружину, и пленник, сам того не замечая, стал рвать зубами цепи.
— А теперь самое приятное! — воскликнул Тейладиэн, вставая с трона и подходя к пыточному столбу. На его правой руке была надета железная перчатка, на концах которой виднелись лезвия.
Немного постояв в неумолимо разливавшейся кровавой луже, беспощадный король, ехидно ухмыляясь, подошёл ближе к узнику.
— Конец настал тебе, — произнёс он, усмехнувшись, и приказал своим палачам отойти.
Как только тёмные эльфы послушно сдвинулись в сторону, Тейладиэн ещё больше приблизился к бившемуся в конвульсиях пленнику и, вонзив свою перчатку в его тяжело вздымавшуюся грудь, вырвал его трепетавшее сердце вместе с кусками рваной ткани. Тёмные эльфы, увидев это, издали торжествующие возгласы, а их король, между тем, сжимая в левой руке горячее окровавленное сердце узника, подошёл к своему трону и важно опустился на него.
— О великий Тейладиэн! — тёмные эльфы стали торжественно воспевать своего короля, который с довольным видом продолжал демонстрировать всем только что вырванное из груди человека сердце.
Существа, удерживавшие Лилиан и Эдмунда, внезапно куда-то потащили своих новых пленников. Тёмные эльфы, ободрённые кровавой казнью, повели путешественников в совершенно разные темницы, запертые со всех сторон, в которых царил вечный мрак. Здесь узники, разлучённые, не могли общаться между собой, а магия в данном месте практически не действовала, и потому, частично лишившись волшебных сил, друзья могли использовать не более двух слабых заклинаний в день. В этих комнатах Лилиан Вульфорд и Эдмунд Саннорт должны были провести два месяца — время, которое оставалось до их казни.
=== Глава 21. Погоня ===
Эдмунд Саннорт и Лилиан Вульфорд, схваченные тёмными эльфами, продолжали терять время, находясь в темницах. Они, запертые в совершенно разных местах замка, уже давно не видели друг друга, и потому не могли вместе составить план побега из этого неприветливого местечка. Но всего одна вещь, удивившая каждого из них, не могла не приносить радости: осколки зеркала Вечности, оставшиеся у путешественников, пока что были в целости и сохранности, и тёмные эльфы, похоже, не ведавшие об этих магических фрагментах, не собирались забирать их у своих пленников. Зато, завидев загадочный медальон, когда-то принадлежавший Кантиде Сауз, существа незамедлительно лишили Эдмунда Саннорта сего сокровища, как и карты, изрядно пострадавшей за всё время путешествия.
Но Эдмунд и Лили, понимавшие, что неотвратимая казнь ждала их, не особо беспокоились из-за карты, что не хранила в себе ничего волшебного и была всего лишь верным проводником и товарищем путников. Однако назойливая мысль о том, что осколки зеркала Вечности, пока находившиеся в целости и сохранности, в скором времени поневоле достанутся тёмным эльфам, не покидала каждого из пленников.
Любой день, проведённый в заточении, казался друзьям бесконечным и, чтобы хоть как-то сократить время, они, погружаясь в собственные мысли, считали дни, остававшиеся до казни. Конечно, это «развлечение» нельзя было назвать интересным — наоборот, оно лишь навеивало невыносимую тоску — однако единственным плюсом, имевшимся в подобном времяпровождении, было то, что оно позволяло сохранять рассудок, не потерявшись в днях и не впав в тягостное забвение.
Помимо кромешного мрака, в камерах царило протяжное безмолвие, отчего любой звук, крайне редко доносившийся издалека, представлялся узникам чем-то невыносимо громким, ужасно режущим слух, привыкший к вечной тишине. Среди таких неожиданных нарушителей спокойствия, если внимательно прислушаться, можно было различить шаги, голоса, пение или же душераздирающие крики заключённых, подвергаемых безжалостным пыткам.