Чтобы начать спуск, нужно было прилечь, а затем, плавно опустив ноги в расщелину, повиснуть на руках. Сие действие помогло надежно ухватиться за нижний выступ и опустившись ниже, стабилизировать тело в неподвижном состоянии. Сама процедура на первый взгляд казалась достаточно легкой, благо бурное детство давало о себе знать. И я не прогадал. Как только руки успокоились после неожиданной нагрузки и напряжения, я продолжил спуск. Один участок был особенно неудобным: вместо предполагаемого мною выступа в стене красовалась глубокая трещина - достаточно широкая, чтобы просунуть руку, но ее края были острыми. Трещина, словно акула, раскрыла свою пасть и показывала мне зубы, которые, в свою очередь, безжалостно впивались в кожу, давя и раня ее. Стиснув зубы и натужно сопя, я всё же смог ухватиться и продержаться достаточно долго, чтобы втиснуть руку в другую трещину. Ноги тоже не скучали: камень, который якобы должен был находиться прямо под ними, то ли играл с ними в прятки, то ли вовсе испарился. Как я и предполагал ранее, посмотреть вниз у меня не получалось - именно в том месте стенка сильно выпирала наружу. Бугорок, или «животик», как я шутя его назвал, расположился в районе грудной клетки; мне только и оставалось, что вспоминать и судорожно болтать ногами из стороны в сторону. Через пару минут злосчастный камень всё же был найден, ноги нащупали опору и я с облегчением вздохнул. Тем временем пот струился с меня рекой. Не спасала даже рубашка, постоянно елозившая по лбу, выступая в роли «дворников».
Решено: нужно немного передохнуть и перевести дыхание. Всё-таки избыток адреналина и слегка продрогшее от холодной воды тело могут дать сбой, а повышенный риск ни к чему. Отчасти меня спасал угол, под которым расщелина уходила вниз. Он был достаточным, чтобы я мог лежать на ней животом. Вода стекала по стенке тонкими ручейками, которые то и дело меняли русло или его изгиб. Я даже умудрился напиться из них. Но, откровенно говоря, приятного мало. К тому же целовать холодную стену совсем не стерильно.
Спускался я медленно, и столь же медленно, но уверенно приближался к цели. Местами сквозь водяной туман даже проглядывала вода. Чем дальше я шел, тем паче были капли от брызг, и тем сильнее они заливали лицо, особенно глаза. Это здорово мешало - приходилось приподнимать голову так, чтоб струйки стекали не через лоб, а по затылку.
Последние метра три-четыре были самыми тяжелыми. Угол стенки сильно покосился - я почти свисал. Щели становились всё меньше, а выступы - либо узкими с хватом на грани, либо слишком маленькими для двух ног, и находились на большом расстоянии друг от друга. Вцепившись в один из таких выступов, я с натугой приподнялся и хотел было сменить ногу, но пальцы проскрипели что-то на своем языке, потеряли контакт с поверхностью и выскользнули. И я, размахивая от бессилия руками, медленно, но верно полетел вниз...
Небо было идеальным - таким же теплым и славным, как в самое лучшее весеннее утро. Надушенный и приправленный полевыми цветами ветер то и дело встрепывал мою и без того непричесанную шевелюру. Вдоволь наигравшись, он взвывал в небеса, мчал и разгонял дымку, а затем опускался и снова кружил около меня. Казалось, что время застыло, потеряло власть. В воздухе то и дело проносились сухие, потерявшие последние капли жизни листья. Проносились, на миг застывали и улетали прочь - не отвергнутые, но навсегда потерянные и забытые. Где-то там за ближайшим холмом виделось застывшее в голубом тумане дерево. Это был эпохальный и одинокий дуб - величавый, из тех, что вызывают дрожь по всему телу. Даже отсюда было понятно, насколько он вещий и архаичный, мудрый, как мир. Он здесь хозяин, я же чувствовал себя гостем. Ему хотелось увидеть меня поближе, чем-то поделиться - он звал меня к себе. Не изустно - некто взывал через сердце.
Идти было совсем недалеко, но за каждый свой шаг я должен был платить особую цену. Солнце не полагало нужным считаться ни со мной, ни со временем - ни с кем. Словно ревнивый ребенок, оно стремительно перекатывалось в сторону линии заката. Сперва заглядывая мне в спину, а после даже обогнав меня, оно словно насмехалось над всем этим миром. Могучий исполин трепыхался - казалось, он противится происходящему, ему больно. Я не видел ни бороды, ни морщин, но он казался мне стариком, смотрящим на горизонт, взирающим на грядущий закат. Солнце обогнало меня и, полыхая в яростном закате, напряженно ждало, словно в предвкушении чего-то важного. Старик был уставшим, в нём переживалась хрустальная вечность - хрупкая и обреченная. Я чувствовал, как он греется последними лучами солнца, купается в них и наслаждается этим мигом. Его потрепанные ветки устало свисали. Они тоже чего-то ждали. Нет, не последнего вздоха - они ждали, когда опадет единственный оставшийся листочек, его последнее мгновение жизни, и наслаждались предсмертным закатом...