— Не для этого я танк приобрела, чтобы на фронте командира возить. Врага бить я приехала, врага бить!
Как-то после боя мы с замполитом пригласили Марию Васильевну к себе побеседовать. Вот так, как и вы, — полковник Нестеров посмотрел на Черняховского, — села на чурбачок, зажала пилотку в руках и не без волнения начала: «Когда я получила скорбную весть о муже, тогда и загорелась желанием пойти на фронт, чтобы самой бороться с врагом и мстить ему за смерть мужа, за семью, за страшное горе, мучения и жертвы нашего народа… Я решила все, что есть у меня — свое и мужа, — продать, а вырученные деньги и сбережения отдать на постройку танка». Но ей этих денег не хватило. Тогда она пошла работать на фабрику. Работала, а в свободное время вышивала и вышивки продавала. Когда собрала нужную сумму, внесла в банк, написала письмо товарищу Сталину. Вскоре от него пришла телеграмма, в которой он распорядился дать ей танк, назначить водителем и направить на фронт. — Лицо комбрига помрачнело. — Мужественная и храбрая она была женщина. Участвовала в боях до последнего дня своей жизни. Прошлой зимой, в трескучий январь, под Крынками, что недалеко от Лиозно, в ночном бою была тяжело ранена. Врачи два месяца боролись за ее жизнь, но тщетно…
Закончив рассказ, полковник Нестеров тяжело вздохнул и замолчал. Молчали все. В бору нависла несвойственная фронту тишина…
Время летело быстро, а надо было еще побывать в других бригадах, да и часик оставить на беседу с комкором. Поэтому в других бригадах они долго задерживаться не стали.
Беседуя с генералом Бурдейным, командующий рассказал ему, зачем он приехал, и предложил тренировать танкистов в лесисто-болотистой местности, готовиться к ночному переходу на новое место дислокации. В заключение добавил:
— Приказ о передислоцировании вам даст генерал Родин. А теперь о наших впечатлениях. Нам все понравилось, особенно ваши танкисты. У меня появилась уверенность, что ваш корпус может выполнить любую сложную задачу. И к такой задаче вы готовьтесь… Что-то я еще хотел сказать… Вспомнил: танк «Боевая подруга'» берегите. Он должен громить врага и на его территории.
7
Когда генерал-полковник Барсуков, командующий артиллерией фронта, переступил порог рабочей комнаты Черняховского, чтобы доложить ему план артиллерийского наступления, Иван Данилович сразу приступил к делу:
— Здравствуйте, Михаил Михайлович, как раз кстати, — и тут же пригласил к карте оперативной обстановки фронта. — Меня всю ночь мучила мысль, как обмануть Гольвитцера и всех вышестоящих его начальников. Ведь на витебском плацдарме шесть вражеских дивизий: пять в первом эшелоне и еще одна в резерве. А это, Михаил Михайлович, не фунт изюму! Так вот послушайте, до чего я додумался. Накануне наступления, 22 июня, мы ведем бой передовых батальонов по всему фронту, а на витебском направлении— на участке тридцать девятой армии — тишина! Эта тишина, безусловно, удивит генерала Фридриха Гольвитцера, «надежно» сидящего в Витебске, и даже самого генерал-фельдмаршала Эрнеста Буша, командующего группой армий «Центр», и заставит их задуматься: «В чем дело?» Зато в день наступления мы начнем артиллерийскую подготовку под Витебском, на участке этой же армии, на час раньше, когда левее, на всем громадном пространстве, будет тишина!.. Это еще больше удивит Гольвитцера и его шефов, и они будут гадать: это — начало наступления или провокация? И, конечно, подождут, что будет дальше, рассуждая: «Если через час-полтора начнется артиллерийская подготовка по всему фронту, то, значит, здесь провокация. Следовательно, за Витебск бояться нечего». И вдруг им как сон в руку, — Черняховский хлопнул ладонью об ладонь, — через час на всем нашем фронте, от Языкова до Днепра и южнее, мощно заговорит артиллерия и авиация, «Ага! — воскликнут Гольвитцер, Рейнгард и фон Буш. — Теперь нам ясно…» — и все свое внимание обратят на армии Крылова и Галицкого. И вот в этот-то самый момент мы, дорогой мой генерал, пятым гвардейским стрелковым корпусом генерала Безуглого и ударим по витебской группировке прославленного генерала Гольвитцера, под ее правое ребро!
— Заманчиво, — промолвил Барсуков. — Разрешите немного подумать? — и хотел было идти, но Черняховский остановил его.
— А вы садитесь вот здесь, — указал он на большой стол у окна, — и вместе подумаем. Ведь я когда-то тоже был артиллеристом.