— Ну как, цел?
— Цел, но вот глаз… что-то режет. Будто соринка попала.
— Беспалый, свет! — скомандовал член Военного совета.
Действительно, в правом глазу, ближе к виску, что-то чернело. Ничего не говоря, Макаров взял командующего под руку и посадил его в свою машину.
— Поехали! — скомандовал он шоферу.
— Куда? — спросил генерал Черняховский.
— В медсанбат. Здесь недалеко, в деревне за лесом.
— Василий Емельянович, нужно домой, там нас ждут.
— Нет, — твердо ответил Макаров и сказал шоферу: — На перекрестке поворот направо.
В медсанбате все спали. Командир медсанбата, услышав, что приехал командующий фронтом, растерялся:
— Как же так?.. — бубнил он. — Я не глазник… Я только хирург. Надо в Гусино, в госпиталь, там есть специалист…
— Доктор, возьмите себя в руки! — прикрикнул на него Макаров.
— Конечно, конечно, — сдался командир медсанбата и приказал дежурному врачу: — Запустите движок — и ко мне, в операционную.
Дальше все шло с необыкновенной быстротой. Через минуту гулко захлопал движок, появился свет, в операционной уже стояли в чистых халатах дежурный врач и медицинская сестра.
— Товарищ командующий… — начал было рапортовать командир медсанбата, уже облачившийся в халат.
— Я сейчас больной, — прервал его командующий.
Черняховского посадили в кресло, под большой колпак лампы. Врач с ловкостью опытного хирурга-глазника извлек из глаза черный квадратик и положил его в стеклянную крышечку.
— Вы, товарищ генерал, под счастливой звездой родились. Если бы он шел ребром, то было бы плохо. — Доктор завернул кусочек металла в бумажку, протянул командующему «на память» и предложил переночевать.
Черняховский, поблагодарив, отказался:
— Спасибо. Некогда. Надо спешить.
— А вы боялись, — сказал Макаров, пожимая руку командиру медсанбата.
— Забоишься, товарищ генерал. Ведь это же командующий…
5
В штабе и управлении фронта с нетерпением ожидали возвращения из Москвы командующего, куда он дней пять тому назад уехал вместе с Макаровым.
Возвратясь, Черняховский двое суток никого не принимал. К начальнику штаба Покровскому тоже трудно было пробиться. Он либо находился у командующего, либо вместе с только что прибывшим новым начальником оперативного управления генералом П. И. Иголкиным и начальником оперативного отдела Г. И. Арико разрабатывал календарный план и боевые документы операции. Но и самому Черняховскому приходилось не раз вместе с ними сидеть допоздна за расчетами.
С генералом Иголкиным я познакомился на второй день при таких обстоятельствах. Мой порученец майор Токарь, проходя мимо дома начальника штаба, принял наголо бритого Иголкина за генерала Покровского и с ближайшего телефона доложил мне, что начальник штаба у себя. И я помчался туда… А дальше — взаимное приветствие, общие слова первого знакомства…
— Вряд ли вы сегодня и завтра сумеете пробраться к Александру Петровичу, — сказал Иголкин. — И в этом я бессилен вам помочь… Но все же кое-что могу вам сказать: в течение четырех-пяти дней, — перебирал он листы настольного календаря, — продумайте и подсчитайте, что нужно сделать по вашей линии для обеспечения фронтовой наступательной операции глубиной так километров 250–300, продолжительностью 40–50 суток. Но подчиненным об этом ни слова!
— Ясно! — ответил я и отправился к себе радостно взволнованный.
Сбросив кожанку на топчан, раскинул карту-десятикилометровку и отмерил на ней линейкой 25 и 30 сантиметров. Получалось, что, решая эту операцию, войска фронта освобождали Минск и выходили на рубеж Вилейка — Молодечно — Дзержинск.
С этого времени штаб фронта и все начальники родов войск и служб вплотную приступили к подсчету сил и средств, разработке мероприятий по обеспечению совместного наступления с 1-м Прибалтийским, 1-м и 2-м Белорусскими фронтами по разгрому немецко-фашистской группы армий «Центр» и освобождению Белоруссии.
Работали напряженно, днем и ночью, спали мало, соблюдали строжайшую тайну: писали от руки и написанное хранили в своих походных сейфах, никаких телефонных разговоров, только личное общение. Свои планы и расчеты докладывали непосредственно командующему фронтом в присутствии генералов Покровского и Макарова. И всегда доклады сопровождались детальным разбором. Командующий ставил докладчика в самые сложные ситуации. И с его уст не раз срывалось: «А если немцы прорвут здесь?», «А если там мы не пройдем?», «А что, если подвижные средства вводить тут?»…