3
— Так что ж это делается, Лида?
Вопрос прозвучал нелепо. Злобный — то нарастающий, то чуть потише — треск пулеметных очередей все приближался и приближался. Разрывы мин и снарядов ложились где-то совсем близко. Как это партизан мог обратиться с таким вопросом к женщине, и так еле живой от страха? Кто его знает? Каждый из них, кажется, готов был задать этот вопрос. Они стояли вокруг Лиды. Ведь она одна была с той стороны, с Немана, откуда все началось. Однако и она не могла ничего им сказать о том, где бригада, где их отряд, как добраться до своих… А тут еще она, совсем не обращая внимания на их присутствие, вынула из кофточки полную молодую грудь. Ребенок жадно уткнулся в нее, прильнул и замолк. Тогда Женька, как будто что-то вспомнив, достал из сумки индивидуальный пакет и, протянув его Ивану, попросил:
— Возьми, брат, подвяжи ты мне руку на шею: что-то тяжела стала.
— Да ты ранен, Женя? — испуганно спросила Лида.
— Даже и перевязан уже, — усмехнулся Женька, застенчиво поглядывая на нее.
Малышка, утолив первый голод, бросила сосать, почмокала губами, поглядела на траву и протянула вниз забавно маленькую ручку с розовыми растопыренными пальцами.
— Ня, — сказала она.
Мать, которая одна понимала язык девочки, привычным движением спрятала грудь и машинально, как бы между прочим нагнувшись к высокой лесной траве, захватила пучок. Выдернула целую пригоршню, но маленькая ручка с розовыми пальцами нашла в этой пригоршне то, что ей надо. Это был белый, пушистый, как детская шапочка из кроличьего пуха, одуванчик. Пальчики малышки сжались в кулачок, и от цветка осталось только немножко пуха. Да и тот был совсем невкусный. Заслюнявленные розовые губки стали его недовольно и по-детски неловко сплевывать. В другое время только бы и смеяться над этим забавным неудовольствием!.. Даже и сейчас что-то теплое зашевелилось в душе, но тут…
Тут с пронзительным ревом над вершинами пронеслась огромная темно-серебристая птица. Ребята быстро присели. Лида даже упала, с криком заслоняя собой Верочку. Женька успел заметить, как из-под крыльев железной птицы, казалось прямо над ними, отделилось два продолговатых предмета.
— Бомбы!..
Они раздирали воздух и долго, бесконечно долго сипели, свистели, выли, спеша врезаться в землю. Это только показалось, что они оторвались из-под крыльев над самой головой: два страшных взрыва, один за другим, всколыхнули воздух довольно далеко от них. Что там люди и конь — даже земля дрогнула! А потом пошли осколки. Одни из них тонко, как пчелы, звенели по верхам, сбивая веточки и листья, другие жужжали, как шмели, и злобно цокали, въедаясь в сучья и стволы. Один — большой и громкий — добрался сквозь гущу совсем близко, к этой вот стройной ольхе. Подсеченная, она недовольно крякнула, постояла какой-то, почти неуловимый миг, а потом медленно поехала вниз. Зацепившись верхушкой за вершину другой, молоденькой ольхи, как-то странно вывернулась и, сбивая ветки подруги, хлопнулась на траву. Только тогда, вырывая из рук повод, шарахнулся вконец испуганный конь.
К Женьке страх пришел позднее, когда, покрывая жужжание последних осколков, заплакала, задыхаясь от ужаса, малышка.
— Пойдем, Лидочка, с нами, — сказал он. — Не плачь.
Но куда же идти?
Куда-то ведь идет эта узкая лесная дорожка…
Вот и они пошли туда.
Через несколько минут дорожка вдруг подвела. Огибая сырую лощину, она круто повернула влево, как раз туда, откуда всего слышнее был огонь. Справа, на юге, тоже гремело. Свободным оставался покуда только восток. А на востоке, равнодушное к этой горсточке людей, распростерлось поросшее кустарником болото.
— С конем здесь не пройдешь, — сказал Середа.
Он расседлал коня, седло на всякий случай закинул в кусты, затем, как дома, на гречаницком выгоне, снял и уздечку. А тогда со щелком, как хозяин, закончивший сев, хлестнул коня уздечкой по хвосту и почти весело крикнул:
— Гоп, сивый!.. Всё, войне конец!..
Нелепая мысль, что там, за ними, все погибло, была впервые высказана вслух.
Видно, для того чтобы подкрепить ее, Середа протянул товарищам руку с окровавленным пальцем.
— Перевяжите кто-нибудь, — сказал он.
Женька удивленно посмотрел на него, помолчал, а потом здоровой рукой вынул из кармана платок:
— Возьми. Он еще чистый.
4
Они пробирались на восток по болоту, заросшему кустами. Прыгали по кочкарнику, оступались на хлипких, подплывших трясиной кочках, проваливались, падали, увязали, выбирались снова и снова упорно двигались вперед.