Артем поглядел на солому, которой осенью был плотно набит чердак конюшни, а потом снова присел на краешек желоба, между Гнедым и Павой, и задумался о том, что не все еще в конюшне налажено толком. Вот хотя бы крысы… Подумал, подумал, а потом ему почему-то вдруг показалось, что тот самый здоровый, краснощекий парень тракторист проведал об этом непорядке и смеется, так же как возле кузни, на всю колхозную улицу.
— Смейся, смейся, — опять не выдержал старик. — Не хотел бы я над такими, как ты, смеяться, да, должно быть, придется. Посевная на носу, а трактор стал на ровной дороге. А у меня, брат, не так. У нас каждый следит за своим, и я за своим тоже. У меня вон и сбруя как сбруя, и кони как кони. Подавай нам посевную хоть сейчас. Ты вот на Паву погляди: как куколка!..
Старик нежно похлопал заскорузлой рукой гладкую, блестящую шею породистой, славно ухоженной матки.
— Завтра пойдешь в лес, отдохнула, — сказал он. — Все пойдете, только Звездочка постоит. Ничего с вами не случится, не смотри так. Ты не верь, это дурак выдумал, что кони от работы дохнут. Всё, брат, от присмотра, на все нужен настоящий глаз.
Назавтра, чуть свет, все кони отправились в лес. Дневать в конюшне осталась одна Звездочка. Отдавая в нерадивые руки Ивана Тереха чуткого, увертливого Вьюна, дядька Артем опять поругал Ивана, а всем остальным еще раз напомнил — почему, по чьей вине такой вот славный конь зря простаивает в горячее время. А потом снова присел на краешке желоба, чтобы немного отдохнуть.
— Мы, говорит, техника, — обратился он к Звездочке, чтобы выставить еще один довод против смеха вчерашнего тракториста. — Конечно, без техники мы ничего не сто́им. Тогда в отряде мы глаза, бывало, проглядим, пока дождемся самолета с оружием. Ты, Звездочка, не помнишь, ты еще в то время сосунком бегала при Паве. Тоже дают — одному автомат, а то и весь пулемет, а у другого — винтовка. Смеются над хлопцем, как этот, у кузни. А на деле никакого тут смеха нет. И с винтовкой, если ты ловкий да проворный, много сделать можно. Тогда у нас, Звездочка, была война, а теперь вот и весна не за горами. Пойдешь и ты, не гляди. Я тебя в дурные руки не отдам. И все это нужно, и все это нетрудно, только бы, как я говорю, везде настоящий глаз был…
ОСКОЛОЧЕК РАДУГИ
«ДЕД БИЛ, бил — не разбил, баба била, била — не разбила…»
Юрку не бил никто. Все его упрашивали. Сестренки наперебой показывали, как это делается. Мама сердилась, что он ее — даже ее! — не слушает. Просил сам отец. Стыдил своего Юрася, говорил с ним как мужчина с мужчиной. Просила, наконец, гостья — бабушка — неутомимая сельская труженица, незаметно, как бы между прочим, вырастившая семерых детей и девятнадцать внуков. Двадцатому внуку она говорила:
— Ну сделай уж, сделай, коток! Покажи ты нам это диво, а то уеду завтра домой и не увижу. Ну, вот так!..
Хлопая в такт сухими, трясущимися руками, она затягивала слабым, старческим голосом бессмертную песню, которая радовала и еще будет радовать многие миллионы сестренок и братьев, мам и пап, бабушек и дедушек:
И дальше. Или — опять сначала. И так и так хорошо. Только бы песне помогали маленькие ладошки с растопыренными пальцами, только бы рот до ушей растянулся в улыбке, а глазенки смеялись!
Учиться Юрка не хочет.
Он стоит в своей кроватке (с одной стороны ковер, с другой — сетка), держится ручками за железный прут и то смеется однозубым ротиком, то, совсем как папа, щелкает языком — этому он уже хорошо научился.
— Вот противный! Мы тебя больше на руках носить не будем — ни Аня, ни я…
— Дурень! — сердится мама.
И это всех смешит, даже самого Юрку. Он заливисто смеется, щелкает языком еще раз, а потом надувает губы и, сверху вниз водя по ним кулачком, очень довольный, делает «бррр».
— Не ново, не ново, — улыбается отец. — Расширяй, брат, репертуар.
И бабушка, разумеется, тоже говорит свое слово: становится на защиту внука, как будто бы и в самом деле кто-нибудь на него нападает.
«…Баба била, била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула…»
Махнула хвостиком не мышка, а рыбка, гостья из той чудесной страны, что называется Китай. Золотая рыбка с причудливым именем — Шубункин.
Она плавала в аквариуме, стоявшем в другой комнате на окне. Плавала не одна — их было пять, и все золотые, и все из Китая, и каждая зовется Шубункин.