По давней привычке, и сегодня отставной «король угрей» поднялся до рассвета. Внучки еще спали на широкой постели за печкой — куда рука, куда нога. Невестка тихо копошилась тут же, начиная одеваться. Прикрыв кепкой нерасчесанную седину, дед вышел из хаты, осторожно скрипнув дверью. Обивая серыми штанинами росу с зеленой картофельной ботвы, как-то косо ставя сухие загорелые ступни, словно на всякий случай стараясь покрепче держаться за землю, старик двинулся по той самой тропке-борозде наверх, на тот самый семейный наблюдательный пункт. Он спешил; однако, взойдя на дот, казалось, замер, глядя туда, откуда вот-вот должно было показаться солнце.
На востоке, за тихим заливом, за соснами, на далеком пригорке как раз вспыхнул язык пламени… Нет, это не почудилось: он окреп, стал разрастаться, принимать полукруглую форму и наконец вылившись в багряный круг, прямо на глазах оторвался от земли. И тут же нырнул верхним краем в тучку, затянувшую в том месте горизонт.
Высоко-высоко над дедом порозовело легкое облачко. Узкая тучка на горизонте все наливалась и наливалась краской, а облако в вышине светлело, теряло румянец. Огненный круг еще одним усилием прорезал верхний край тучки. Озеро радостно засияло.
Даже отсюда, с дота, теперь видно, как за огромной липой, за редкими и тощими копенками ржи, за отцветающей гречихой и ольшаником на берегу в первых лучах нового дня поблескивают крылья чаек.
На юге, за большим заливом, четко отражается в воде высоко поднятый желтым обрывистым берегом сосняк. На севере, там, где деревня и рыбхоз, вдоль берега пополз легкий туман… Можно подумать, что старый академик Василь Романович, добрый знакомый деда, опять затопил на новой даче печку и опять ворчит на печника, а дым, как и вчера вечером, опять не тянет вверх… На восток не очень-то поглядишь — солнце взяло свое!
А над всей этой красотой, в чистом небе, чуть поодаль от облачка, уже потерявшего румянец, стоит полная луна. Она не светит — пропустив вперед солнце, она отступила, скромно поблекла, а вскоре незаметно исчезнет…
Но, глядя на восток, старый Вячера не любуется. Оттуда должны показаться лодки. Бригада еще не вернулась с первого в нынешнем году лова силявы. Собственно, бригада бригадой, а нужен старику сын. Даже не столько сын, сколько лодка… Под козырьком мятой кепки, под сединой бровей напряженно жмурятся глаза. Они нагляделись за свой век и на ясное солнце, которого так много на прозрачной озерной воде, и на студеную черную темь, когда вода и ветер — не разберешь: кто сверху, кто снизу! — издеваются над упорством человека. Уже усталые, но все еще по-рыбачьи терпеливые, быстрые глаза разыскали все же в веселом блеске золотой воды то, что им нужно.
— Идут, — прошептал старик.
Четыре лодки подошли к берегу почти через час.
Не только все женщины и старики, но и младшие отпрыски рыбачьих семей — как это ни странно для прибрежных жителей, все такие черноногие — высыпали на влажный, затоптанный песок. Вслед за людьми на встречу силявы вышло из хат, чердаков и всевозможных закоулков все кошачье население Подволоки.
Взрослые оживленно переговаривались и перекликались с лодками. Дети, закатав штанишки и приподняв юбчонки, шумно полезли потрескавшимися ногами в чистую и теплую, словно нагретую мамой, воду. Коты, в зависимости от возраста, то неторопливо похаживали, задрав хвост, терлись о ноги хозяев и надоедливо вякали, то сдержанно, солидно облизывались, жмуря ленивые глаза…
Только один, самый бывалый и опытный тигров свояк, известный на всю деревню бродяга и вор Терешка сидел поодаль, на зеленом пригорке, поглядывая и на воду и на сушу с одинаковым скепсисом на усатом мурле…