Шапка падает на снег, но я уже не вижу куда, так как не могу отвести взгляд от дома.
Он был совсем другим, нежели я помню.
Он, конечно, был большим, но в детстве мне он казался огромным.
Удивил и небольшой двор. А в детстве мы играли здесь в индейцев, разыгрывая сценки из фильмов.
Колокол все еще висит на прежнем месте, на веранде.
Я по инерции протянула руку к язычку, дернула. Язык примерз.
Так просто. Раньше я не могла до него дотянуться…
Я обошла вокруг забора. Калитка позади дома была открыта. Я увидела узкую тропу, ведущую к озеру, и следы ботинок.
Совсем недавно здесь кто-то побывал. Возможно, соседские мальчишки, которые знают, что дом опустел, а его хозяйка мертва.
Я захлопнула калитку, накинув петлю. Вернулась на веранду.
Раньше бабушка оставляла ключи под половиком перед домом, вспоминаю я.
Связки ключей, конечно, там нет.
Бабушка умерла. И тот, кто запер дом, забрал ключи с собой.
Детские воспоминания из соседей сохранили только бабу Любу.
Я сразу представила, как она бросится с головой в воспоминания… «Ах, какой был милый мальчик. Мы все его так любили. Такое несчастье. А ну-ка, припомни, как все произошло».
Нет, мотнула я головой. К соседке я решила не идти.
Я так и стояла, в ступоре, перед запертой дверью.
Не знаю, на что я надеялась. Ведь расплавить замок одним взглядом я не могла.
- Девушка. Милявская!
Вздрагиваю. Но вот, начинается. Набегут соседи, никуда от них не деться.
Я прибегла к одной из дежурных улыбок. Хотя не уверена, что она подходила моему облику, который твердил: «Оставьте все меня в покое».
Рядом с моей машиной припаркован черный джип.
Мужчина, который окликнул меня, одет в довольно легкую куртку для наших мест. Да и ботинки у него не по погоде. Явно неместный. Но я не знаю его.
- Милявская? - хрипло спрашивает он.
- Я Дроздова, Милявской была моя бабка.
Мужчина достает из кармана ключи. Пару минут возится с висящим замком, после чего открывает калитку и подходит ко мне. И все это в полной тишине.
Я замечаю папку в его руках.
- Синяев Антон Николаевич. Нотариус. А вы Евгения Дроздова? - уточняет он.
Я удивленно киваю.
Синяев открыл папку и всучил мне несколько бумаг.
- Ваша бабушка завещала вам свое имущество. То есть дом и недвижимость. Распишитесь здесь и здесь, там, где стоят галочки.
- У меня нет ручки…
Нотариус понимающе кивнул и протянул дорогую шариковую ручку.
- На каждой странице? - уточняю я.
- Да.
- Не пишет, замерзла…
Синяев покатал ручку между ладонями, подышал на нее.
- Холод собачий, а обещают еще понижение, - проворчал он.
Я поставила свою подпись, с удивлением наблюдая, как мужчина, после проверки, спрятал часть бумаг в папку, а остальные протянул мне.
- Бабушка оставила все мне? - наконец осознала я. Не матери, не моему брату, а все мне. Но почему? Разве бабка выделяла меня в детстве? Нет, все равно не помню.
Синяев о других родственниках ничего не знал. Он запоздало вспомнил о соболезнованиях.
- Мне очень жаль, такая трагедия.
В первую секунду я подумала, он говорит об Андрее. Ведь тогда все подходили и говорили именно эти слова – «такая трагедия».
- Вы о бабушке? - все же уточнила я.
Синяев задумался, кивнул.
Раздался телефонный звонок.
- Извините, - буркнул он и повернулся ко мне спиной. - Что, какой факс? Ты же знаешь в какой дыре я нахожусь. Да, должен успеть. По интернету перешли. Я перезвоню.
Синяев вновь подошел ко мне. Протянул связку ключей.
- Держите, два ключа от дома, большой от замка на калитке, средний от гаража. Самый маленький от задней калитки, ведущей на пруд.
- Там нет замка, - вспомнила я, - позади.
Синяев пожал плечами, бросил беглый взгляд на часы.
- Мне сейчас некогда. Дела… Это моя визитка. Если что-то не разберете в бумагах, позвоните. На сколько дней вы приехали?