Так вот, представьте себе эту картину: Над головой Юнкерсы хороводят. На пригорке трескочет без умолку максим сдвоенный - это у нас ПВО такое. Хотя нет, максим, кажись, уже затих. Фугасы кругом бухают с осколочными вперемежку. Да еще и трассеры меж веток жужжат и фыркают кровожадно. Страх неимоверный. Особенно, кому впервой довелось. И вот, на сцене появляется, кривоногий, как говорится, и хромой, весь из себя – старшина Хрущ, собственной персоной. Но, тут же скрывается в проеме этой самой злосчастной землянки. Ныряет в нее, можно сказать, рыбкой. Только сапоги в воздухе мелькнули. Кстати сказать, офицерские сапоги-то, хромовые. Ну да пусть ему. Сейчас не об этом.
Думаете тут ему и каюк? Да нет, пока еще рановато. Пыхтит, потеет, прокоптился слегка, но ящик с документами прет. Можно сказать герой. Спаситель отчетной документации. Ставит он этот ящик на землю, усаживается на него, пот усталой рукой со лба вытирает, и… А вот теперь самое время. Теперь каюк. Бац! Влетает ему в башку, чуть повыше левого уха, осколок приличных размеров. На излете совсем. Но старшине хватило. Спекся, в общем, наш Хрущ. Вчистую.
Тут, в аккурат, и немец восвояси убрался. Видать заторопился к обеду. У него там, говорят, с этим строго. Все по часам. Бросай работу – беги к столу. А опоздал – до ужина голодным ходишь.
Люди из окопов да блиндажей повылезли, загалдели, впечатлениями делятся. Себя ощупывают, друг дружку охлопывают. Вроде обошлось без особых потерь. Кроме легких ранений и незначительных контузий. Даже зенитчики целы, как ни странно. Вовремя свинтить успели, когда спарку ихнюю разбило. И командир наш, ротный, старлей Нефедов, здесь. Стоит, задумался.
- Чего это Хрущ возле ящика с документами валяется? – спрашивает. – Он там не умер, случайно? Что-то мне его вид расхристанный, не нравится совсем. А ну, Горелов, глянь ка, чего там с ним.
Проверил боец:
- Точно, - говорит, - Готов Игнатьич. Осколок у него из бестолковки торчит. Крепко засел. Без струменту и не вытянуть никак.
- Плохо дело, - расстроился ротный. - Он, ведь, из старого состава был. Из обстрелянных. Хотя и обозник бывший. Тем более при должности состоял. Завтра баня с утра, а бойцов вести некому. Белье выдать, портянки там, всякие. Очень жаль, - говорит. – Прям, осиротела рота без старшины-то. Как бы личный состав не завшивел. А с другой стороны посмотреть – герой. Документы успел важные перед смертью спасти. Не зря, выходит, погиб. Не напрасно. Я в батальон сообщу. Пусть комбат его представит, к чему ни будь. Посмертно. Все родным утешение. И нам пример наглядный. Образец, так сказать, для подражания. Вот политрук-то обрадуется!
- А ты пока того, в помощь себе возьми, кого ни будь. Эй, Шамсутдинов!
- Я!
- Петелька от пупка! Не ори на ухо, придурок нерусский, - отшатнулся Нефедов. – И так глушануло меня, так еще ты тут глотку дерешь.
Потрусив головой и поковыряв в ухе пальцем, командир продолжил неуверенно:
- Переправу-то разбомбило напрочь. Убитых и легкораненых в тыл отправлять запретили, - ротный поскреб маковку. - Значится так, вы вдвоем с Гореловым, берете Хруща… А он точно того? Не дышит?
- Так ведь осколок же, тащ старший лейтенант. Может выймем, как-нибудь? Если пассатижами расшатать… Вы только голову придержите маленько.
- Отставить пассатижи. На кой черт тебе осколок, Горелов? Тебе именно этот приглянулся? Вокруг посмотри. Наберешь себе полные карманы потом. А сейчас приказ слушай: Старшину Хруща аккуратно перенести вон в ту воронку, за позицией минометчиков. Похоронить, насыпать холмик, сверху табличку соорудить. Ну, и написать там, краской, чего положено. Фамилию, инициалы, звание, даты. И харями там, особо не торгуйте. Мы хоть и во второй линии, а снайпер возможен. Да, карманы проверить, содержимое – мне. Не дай Бог пропадет чего, - он сунул кулак под нос сначала Горелову, потом, на всякий случай, и Шамсутдинову. – Приказ ясен? Выполнять, раздолбаи!