Лида в детстве дружила с Вадимом, делилась горестями и радостями. Почему бы сейчас не посоветоваться? Он никогда не воспользуется ее откровенностью для каких-нибудь своих целей. Болтать тоже не будет.
- Тимка спать пошел, - зажмурив глаза, лениво бормотал Вадим. - Любит он это занятие, и снится ему Стеша, а не Жорка.
- Послушайте, Вадим. Хоть на пять минут можете вы Кучи некого позабыть?
- Постараюсь.
Лида спрятала руки в рукава и поежилась.
- Прохладно. Не знаю, как быть. - Очень странная история... Но если я попрошу, вы никому не скажете?
- Даже Тимке?
- Да.
Вадим нерешительно ответил, что это ему трудно, от Тимки он ничего не скрывает, но если Лида требует, значит так нужно.
Лида передала Багрецову разговор с Машей, свои наблюдения и наконец спросила - могла ли Нюра интересоваться техническим дневником или она действительно искала в нем что-либо похожее на интимные записки?
Запустив пальцы в свою курчавую шевелюру, Вадим молчал. Вряд ли Нюра осмелилась рыться в чужих тетрадях; но ведь Маша это не выдумала.
- Кучинский! - Вадим решительно тряхнул головой и, заметив удивление Лиды, пояснил: - Нюру не могли интересовать лабораторные записи. А Жорку? Почему бы и нет?
- Ну, знаете ли! - Лида всплеснула руками и собралась уходить. - Ваша ненависть к Кучинскому заходит слишком далеко. Это нечестно. И на вашем месте я поостереглась бы от подобных обвинений.
- Почему на моем месте?
- Потому, что все знают, как вы к нему относитесь. Да если бы Кучинскому нужны были технические сведения, записанные в моей тетради, он получил бы их без тайные посредников. Чего проще обратиться к Павлу Ивановичу. Потом, не забудьте, химией он не занимается. Она его не интересует.
- Значит, интересует кого-то другого, - спокойно заметил Вадим. - Жорка на все способен. Я видел, как он вертелся у Нюры под окном. Серенады ей пел. А она и уши развесила.
- Вот так логика! Смешно назвать ее женской. Детская логика! Нюра влюблена в Павла Ивановича, а не в Кучинского. При чем же тут серенады?
Вадим подумал, что здесь есть какая-то связь. А вдруг у Жорки и Нюры нашлись общие интересы? Конечно, это лишь подозрения, неясные, беспочвенные, на них ничего не построишь, но и отмахнуться нельзя.
Лида резко поднялась и протянула ему руку.
- До завтра! Одумайтесь, Вадим. Сейчас я жалею, что проговорилась. Теперь вы совсем загрызете бедного Жору.
Крепко пожимая ей руку, Вадим подавил вздох.
- Лидочка, простите, но, может быть, вы никогда больше не протянете мне руки.
- Стоит ли на вас сердиться?
- Пока нет, но завтра вы меня будете избегать.
- Почему завтра?
Багрецов посмотрел на освещенные окна кабинета Курбатова.
- Я должен предупредить его, пока не поздно. Значит, кто-то серьезно интересуется здешними работами. Надо остерегаться. Сегодня им понадобилась ваша тетрадь, завтра - что-нибудь другое...
- Вы смешны, Багрецов. И мне вас жалко. Хотите оклеветать Кучинского? Но вы этого не сделаете, потому что я не хочу. Я вам доверилась и выдала чужую личную тайну.
- Нет, Лидочка. Она не может быть личной. Это серьезное дело.
- А вы подумали о Нюре? Ведь я знаю, что в записях у меня нет ничего секретного, а девочка может пострадать.
- Уверен, что Нюра почти не виновата. Ее обманули.
- Кучинский, конечно?
Вадим кивнул головой.
Лида круто повернулась и сказала зло:
- Идите. Торопитесь показать свою бдительность. Выслуживайтесь!
Ни минуты она не могла оставаться с ним рядом. Неужели он не понимает, что его поступок потянет за собой множество неприятностей? Хочет насолить Кучинскому, а пострадает Нюра. Нашел с кем бороться! Пострадает и она, Лида, нельзя оставлять тетрадь в общежитии. Павел Иванович сделает ей внушение. Кроме того, она навсегда потеряет доверие Маши и Нюры. Бедные девушки, как им приходится расплачиваться - одной за искренность, другой за любовь.
Лида ушла, а Багрецов, согнувшись, еще долго сидел на скамье. Он не раскаивался в своем решении и знал, что его. ждет. Лида не простит. Девушкам тоже все будет известно - она постарается оправдаться и укажет на истинного виновника их бед. Поговорить бы с Тимкой, но Вадим не мог нарушить своего обещания.
Но далеко не все предвидел Багрецов.
Немного спустя он уже сидел в кабинете Курбатова и рассказывал:
- Поймите, Павел Иванович, что каких-нибудь конкретных данных против Кучинского у меня нет. Но я много думал эти дня. Он хотел завоевать доверие девушек, расписывал беспечность столичной жизни, говорил, что здесь им не место...
Свет лампы под абажуром падал на лицо Курбатова и делил его на две части. Вадим видел лишь сжатые губы и выпуклый подбородок. Нельзя было понять, как инженер воспринимает его нечеткую, сбивчивую речь.
- Они не так наивны, как вы думаете, - сказал Курбатов и поискал под газетами спички. - Не поверят.
- Жорка хитрый. Любым шантажом, наконец, подлостью добьется чего нужно, вспылил Вадим, чувствуя, как в нем разгорается гнев. - Он боится, что его не оставят в Москве. Юлит, подлизывается. Ради карьеры способен на все...
Вадим уже не мог удержаться. Слова, ранее облюбованные им, куда-то разлетелись, а вырывались другие - ненужные и пустые.
Говорил он, что знает Жорку давно, что в Москве живут они в одном доме, что Жорка попал под дурное влияние, а сейчас и сам источник заразы. Говорил необдуманно, высказывал подозрения, будто третий кусок зеркальной плиты наверняка подобрал Жорка, так как больше некому.
Павел Иванович торопливо закурил и знаком остановил Вадима.
- Мне думается, вы пришли сюда из лучших побуждений. Завтра я вызову Мингалеву и спрошу о тетради. Но при чем тут Кучинский? Не знаю, что вы с ним не поделили, меня это не касается. Но ваши взаимоотношения мешают работе. И если так будет продолжаться, придется вас откомандировать в Москву.
Вадим широко раскрыл рот, будто задохнувшись:
- А Кучинский останется?
- Несомненно. В отношении вас он ведет себя вполне достойно. А вы над ним издеваетесь даже в лаборатории. Место, прямо скажу, неподходящее для сведения личных счетов.
Лицо Вадима налилось кровью.
- Не могу я хорошо к нему относиться. - Багрецов неосторожно повернулся, уронил со стола вазочку с карандашами. - Простите, сейчас подберу. - И, ползая по ковру, говорил хрипло: - Не могу улыбаться ему, руку жать, когда знаю, что он за тип. А еще комсомольский билет в кармане!
- Вот и докажите, что Кучинский его недостоин. На то есть комсомольская организация. Поговорите с товарищами.
Вадим собрал карандаши и поставил вазочку на стол.
- Особых преступлений за ним не числится.
- А вам хочется их найти? - Курбатов ткнул недокуренную папиросу в пепельницу. - Стараетесь, но неумно. Человек был за сотни километров отсюда, а вы подозреваете, будто в это время он раскалывал плиты. Мингалева брала тетрадь, а виноват тот же Кучинский. Все это дурно пахнет, молодой человек.
- Что вы хотите сказать?
Курбатов развернул газету, как бы давая этим понять, что Багрецова он не задерживает.
- Примите мой дружеский совет: ваши личные враги не обязательно должны быть врагами общества. И позабудем о вашей ошибке.
- А если я не ошибаюсь?
- Дорогой мой, вы плохо знаете жизнь. - Курбатов поднял неулыбчивые глаза. - Трудно поверить, что всего лишь за несколько дней Мингалева воспылала такой огромной любовью к Кучинскому, что ради него могла пойти чуть ли не на преступление. Надо лучше думать о людях.
- Дело не в Кучинском, - вырвалось у Вадима. - Ведь она не его любит.
- А кого же?
Ответь на этот вопрос Багрецов, и все бы обернулось иначе. Павел Иванович осмыслил бы его подозрения в новом свете, кое-что показалось бы ему справедливым, заслуживающим внимания. Но Вадим не ответил и тем самым разрушил и без того шаткие, ничем не укрепленные позиции. Уж если он решился идти к Курбатову с серьезным подозрением против своего недруга, то надо было отбросить лишнюю деликатность и говорить откровенно. Порой ничтожная ложь, как иногда называют ее - "ложь во спасение", оборачивается против тебя и становится непреодолимым препятствием на пути к доверию, которое ты хотел бы завоевать.