- Удивительная, - подтвердил Вадим. - Как в некоторых пьесах, где отрицательный тип в последнем действии обязательно перековывается.
- Это вы его убедили?
- Куда мне! - Вадим махнул рукой. - Полное отсутствие педагогического таланта. А вот Бабкин - это талант. Подумать только, один раз поговорил с Жоркой, и тот сразу же перековался. Фантастика!
- Интересно бы узнать, какими методами убеждения он пользовался. Вы спрашивали?
- Секретничает. Даже мне не говорит. Метод, мол, старый, и пользоваться им надо умеючи.
Выходя с Лидой из лаборатории, Вадим вновь напомнил о Нюре.
- Эх, если бы мне было лет шестьдесят! - с сожалением сказал он. - С таким опытом я бы придумал что-нибудь. Неужели и при коммунизме люди будут страдать от любви?
- Никуда от этого не денешься.
- Значит, полное счастье невозможно?
- Нет, Оно беспредельно. Никто не знает, где оно начинается и где кончается.
Маша еще не приходила с дежурства. Нюра лежала на кровати, свернувшись в комочек, и читала. Последние дни она избегала оставаться с Лидией Николаевной наедине. Заметив ее в дверях, Нюра закрыла книгу и, спросив, сколько времени, спустила ноги с кровати.
- А я думала - еще шести нет.
Лида нерешительно перебирала книги, разложенные Нюрой на столе: грамматика, история...
Быстро переодевшись, Нюра запрятала под косынку свои обесцвеченные волосы - стала стесняться их, ждала с нетерпением, когда отрастут новые, - подошла к двери, но Лида ее окликнула:
- Анечка, посидите со мной. Или вы очень торопитесь?
Молча возвратившись к столу, Нюра переложила книги с места на место и присела на краешек стула.
- Сегодня утром на шестом секторе что-то случилось, - сказала она, рассматривая свои рабочие, потрескавшиеся руки. - Напряжение снизилось. Песок, видно, плохо сдували.
- Павлу Ивановичу сказали?
- Маша говорила...
Лида почти два года была секретарем комсомольского бюро курса, выступала с речами и докладами, слова лились свободно, нанизываясь цепочкой одно на другое. Так почему же она сейчас не может связать двух слов, когда перед ней обыкновенная девушка, работница. Твоя подруга, в конце концов.
Что ей сказать? У себя в институте Лида выступала по теме "Любовь и дружба", и ей аплодировали. Но там было "вообще", а тут...
Молчание становилось нестерпимым, и Лида наконец спросила:
- Анечка, вы мне верите?
- Верю, - прошептала та и еще ниже склонила голову.
Торопливо, боясь, что Нюра убежит, Лида говорила, что ей все известно, что она скоро уедет и никогда не будет вспоминать Павла Ивановича, так как, "возможно", - она подчеркнула это слово, - она любит другого, и пусть Нюра не беспокоится за свою любовь, Лида ей не помешает...
Говорила и чувствовала в словах какую-то фальшь. Ничего они не изменят. И если Павел Иванович любит не Анечку, а ее, если это не простое увлечение, а сильное чувство, то ни время, ни расстояние тут ни при чем. Приедет Павел Иванович в Москву, а оттуда вместе с Лидой поедет в новую лабораторию...
А Нюра плакала. Зажатым в кулачке платком, вытирала слезы, частые, крупные.
Лида привлекла ее к себе, обняла, приговаривая:
- Не надо, девочка, не надо... Я все знаю... все знаю.
- Ничего вы не знаете. - Нюра резко освободилась. - Ой, как совестно, Лидия Николаевна! Ведь я тетрадь доставала... для этого черта, - она еще пуще залилась слезами, - чтобы вы... вы скорее уехали...
Дождавшись, когда Нюра успокоится, Лида попросила объяснить, что за связь между ее отъездом и тетрадью. Нюра рассказала, потом бросилась к ней на шею, молила о прощении, плача навзрыд. И Лида понимала, что даже не любовь, а совесть причинила ей столько страданий, и если совесть эта не чиста - нет человеку счастья.
На другой день Нюра принесла аккумуляторы в лабораторию и, задержавшись у стола Лиды, что-то хотела ей сказать. В эту минуту приоткрылась дверь.
- Зайдите ко мне, Лидия Николаевна, - проговорил Курбатов и скрылся.
Кучинский хотел было подмигнуть Нюре - как, мол, поживает ваше сердечко, но, покосившись на Бабкина, который рассеянно постукивал кулаком по столу, воздержался.
Разложив на столе фотографии, Павел Иванович спросил Лиду:
- Нравится?
Это были снимки чертежей проектируемой лаборатории возле деревни Высоково. Фасад главного здания, аккумуляторной подстанции и других подсобных помещений. На одной из фотографий можно было рассмотреть зеркальное поле из курбатовских плит, а вдали - небольшой лесок.
- Проект утвержден окончательно. Самыми высшими инстанциями, - радостно говорил Павел Иванович, любуясь фотографиями. - Через месяц начнется строительство. Обещают быстро закончить. Думаю, что весной переедем. А это, показал он на снимок, - жилой дом для сотрудников. Можете выбирать квартиру. Хотите на втором этаже? Сколько вам нужно комнат? Две? Три?
Лида попробовала отшутиться.
- Мало, Павел Иванович. Давайте четыре.
- На двоих? Многовато.
- Почему на двоих?
- Сами же говорили, что у вас, кроме матери, родственников нет.
- Нет, так будут. До весны всякое может случиться.
Курбатов бросил на стол фотографию и внимательно посмотрел на Лиду, стараясь понять, шутит она или за этим кроется что-либо серьезное.
- Пугаете, Лидия Николаевна.
- Чем? - Она сделала удивленное лицо.
Разговор принимал неожиданный оборот. Не время и не место обсуждать сейчас личные отношения. Курбатов это понял и ответил:
- Еще бы не испугаться! Штаты утверждены. Куда мне девать вашего будущего родственника? Он же не захочет сидеть без дела. Кстати, кто он по профессии?
- Мы учились в одном институте.
Лида не солгала - человек, о котором она думала, вместе с ней закончил институт. Но говорить о друге как о возможном родственнике более чем преждевременно.
Что же побудило Лиду покривить душой? Зачем она сказала о том, чего не было? Ведь только сейчас она придумала несуществующую любовь и ее возможное завершение, которого ей не хотелось. В эту минуту она точно знала - никогда ее друг не приедет в Высоково. Делать ему там нечего.
Своим признанием Лида могла бы оттолкнуть Курбатова - что ж, значит не судьба, опоздал, - но грош цена такому чувству. Первое препятствие на пути, человек немного похнычет и пойдет искать новую дорогу. Не такая любовь нужна была Лиде, ради такой не забудешь Нюриных слез. А кроме того, сердце подсказывало, что нужно посторониться при встрече с настоящей любовью. У Нюры она настоящая, в этом Лида не сомневалась.
- Вы кого-нибудь из сотрудников возьмете отсюда? - спросила она у Курбатова.
- Да. Мне нужны люди, знакомые с ярцевскими аккумуляторами. Мингалева подошла бы. Очень аккуратный работник. Знаю, как она вам помогала. Но поступок ее настораживает. До сих пор не разберусь - ради какой корысти она пошла на это? Вдруг опять такую штуку выкинет.
- Никогда, Павел Иванович. Я за нее ручаюсь.
- Чем она вам полюбилась?
- Неужели мужчины не замечают истинной красоты?
Курбатов иронически прищурился:
- Так обычно говорят о женщине, когда о ней нечего сказать.
Лида досадливо передернула плечами.
- Слепой вы человек. Ничего не видите.
- Как же так? Вижу ваше благотворное влияние. По крайней мере она сейчас на человека похожа, а не на куклу.
- Разве так можно говорить о девушке?
- Простите, но ведь это правда. Я запретил сотрудницам появляться на работе без халата, а на косметику и прически моя власть не распространяется. Хорошо, что вы вмешались.
- Не только я. Но дело не в этом. Нюра начала учиться. Осенью она поступит в заочный институт...
- Значит, берем Мингалеву в новую лабораторию?
- Обязательно, Павел Иванович. Это моя единственная просьба.
Выходя из кабинета Курбатова, Лида вдруг почувствовала, будто потеряла что-то, а впереди еще много-много тревог за Нюру, за себя, но этого никому не расскажешь.