В металлической трубе раскатисто громыхал голос Пояркова:
– Да что вы меня мытарите? Назначайте любую комиссию! А я умываю руки! Нельзя работать, когда каждый за, горло берет…
Бабкин чувствовал себя как внутри рупора огромного громкоговорителя. Звуки теснились, ударялись о гладкую стену и ощутимым, словно ветер, потоком мчались по трубе.
– Ни грамма! Ни грамма! – Голос оглушительно звенел, как металл, даже стены трубы боязливо вздрагивали.
Борис Захарович обернулся и, заметив, что настроение гостя явно понизилось, беспечно усмехнулся.
– Эх, если бы этот страх да к ночи… Ничего, он парень отходчивый.
Наконец возле одного из двигателей Пичуев увидел Пояркова. Из-за спины Дерябина, шедшего впереди, трудно было рассмотреть лицо конструктора, которого так жаждал встретить еще один представитель еще одного исследовательского института. Пичуев понимал, что эта встреча пока не обещает ничего хорошего, а потому замедлил шаги и стал наблюдать издали. Дерябин должен был подготовить почву.
Поярков, по-бычьи наклонив голову, решительно двинулся к нему и начал без обиняков:
– Не ожидал от вас, Борис Захарович, не ожидал! Зачем понадобилась еще одна аккумуляторная батарея?
Дерябин хотел было объяснить, но Тимофей его предупредил.
– Моя вина, – признался он, выступая вперед. – Насчет батареи я ничего не говорил Борису Захаровичу.
– Помолчи, Тимофей, – оборвал его Дерябин. – Тебя не спрашивают. Адвокат какой нашелся! Простите, товарищ Поярков, – он низко склонился. – Мы разве не уложились в предоставленные нам килограммы? Разве у метеоинститута исчерпаны все возможности поставить лишнюю батарею?
– В том-то и дело, что лишнюю! – рассердился конструктор.
– Кто это определил? Вы?
Борис Захарович заранее предугадал ответ. Его задела самонадеянность молодого конструктора. Всякое можно простить, но нельзя же так бесцеремонно вмешиваться в чужие дела! Откуда Пояркову знать, какая лишняя батарея, а какая необходимая?
Бабкин переминался с ноги на ногу, уверенный, что его непосредственный начальник Борис Захарович не прав. Конечно, он в обиде на Пояркова, но, говоря по совести, батарея была
действительно лишней.
– Бесполезный спор! – устало поморщился Поярков. – Даже техник ваш знал, что без нее можно обойтись.
– Если вы ссылаетесь на такое авторитетное мнение, то… – Борис Захарович дрожащей рукой поправил очки, – то… прошу вас, товарищ Бабкин, поясните.
Тимофей молчал. Ему не хотелось огорчать старика, к тому же противное чувство самосохранения подсказывало, что не стоит ссориться с начальством. Бабкин был доволен его отношением к себе и не желал другого. Кроме того, хоть и небольшой у Бабкина жизненный опыт, но и он предупреждал, что часто из-за пустяковой неосторожности, необдуманного слова человек может серьезно пострадать.
– Я плохо разбираюсь… – старался увильнуть Тимофей от прямого ответа.
Дерябин возмутился:
– А ты, друг, не юли! В чем это ты не разбираешься? Кому-кому, а Бабкину должно быть известно, необходима батарея или нет! Доложи своими словами, ежели потребовалась твоя консультация.
Отступать было невозможно, Тимофей краем глаза взглянул на начальника. На губах совершенно непонятная улыбка, а брови сердито сдвинуты. Кто его знает, что у него на уме, какие планы?.. Почему он так настаивает?
– Батарея все-таки нужна, – вымолвил техник, стыдливо потупившись.
Поярков недоуменно пожал плечами.
– Обойтись нельзя?
– Я так думаю. – Бабкин еще ниже опустил голову.
– Ты это всерьез? – спросил Дерябин и от неожиданности присел на корпус двигателя. – Как нельзя обойтись?
Ничего не понимал Тимофей. Чем же расстроен начальник? Разве не такого ответа он ждал? Бабкин расстегнул воротник. "Как жарко в этой проклятой трубе! От солнца, наверное, раскалились стенки. Нет, не обманывай себя, Тимофей, здесь прохладно, но ты как в огне… от стыда".
Борис Захарович во всем доверял новому технику. Приборы, которые он устанавливал в отсеках летающего диска, разрабатывались в девятой лабораторий. С ними Дерябину еще не удалось как следует ознакомиться – времени не хватало. За короткий срок Бабкин показал себя как нельзя лучше. У него были знания, практика, разумная инициатива, искренняя любовь к своему делу, примерная дисциплина. Короче говоря, начальник второй лаборатории Дерябин мог гордиться своим помощником. Этот парень не подведет.
Вот почему у Бориса Захаровича не было оснований сомневаться в правильности утверждения Бабкина. В девятой лаборатории он долго возился с новыми, мало знакомыми Дерябину аппаратами, сам придумал схему электронного прерывателя. А если так, то кто же должен знать лучше Бабкина, нужна ли при установке этой аппаратуры дополнительная батарея?
Старый специалист понимал, какие странные и неприятные явления – вой, свист, трески – могут возникнуть в приемниках и разных электронных схемах, когда они все связаны общим питанием. Видно, Бабкин этого и боялся. Недаром появилась отдельная батарея.
– Ну, значит, не судьба, – помолчав, сказал Борис Захарович и, как всегда, чтобы успокоиться, стал протирать стекла очков. – Не повезло нам, товарищ Пичуев. – Он обернулся назад и, не видя его, крикнул в темноту: – Да где же вы?
Вячеслав Акимович стоял поодаль, чувствуя себя лишним в разговоре о дополнительной батарее. У противоположной стороны двигателя еле различалась плотная фигура его конструктора. Так же как и представитель телевизионного института, он молча выжидал, чем кончится спор. И тому и другому хотелось получить согласие Пояркова на то, чтобы дополнительно нагрузить летающую лабораторию. Впрочем, сейчас уже не было никакой надежды, коли речь шла о пустяковой батарее, весом в полсотни килограммов.
Пичуев появился из темноты, и Борис Захарович представил его Пояркову.
При упоминании о
телевидении
лицо
конструктора
болезненно передернулось.
– Успокойтесь! – Борис Захарович похлопал его по плечу. – Миллионы будущих телезрителей претендуют всего лишь на сто килограммов.
Поярков нетерпеливо застучал ногой по звенящему полу.
– Может быть, они вам подсказали, какую аппаратуру снять? Не обойдутся ли они без метеоприборов вашей лаборатории? Тогда – пожалуйста! Мне все равно.
– Шутки в сторону! – Дерябин вынул из кармана блокнот. – Я шел сюда с готовыми расчетами. Думал, что удастся сократить вес всего нашего хозяйства. Например, убрать дополнительную батарею, заменить мощный генератор и еще кое-что по мелочам. Глядишь, и выгадаем сотенку…
Приподняв колючие брови, Поярков наморщил лоб.
– Новое дело! Чего же вы артачились, когда я сам предложил выбросить батарею?
– В том-то и загвоздка. – Борис Захарович перелистывал блокнот. – Эта батарея висит у меня камнем на шее. Если ее выбросить, то придется заново возиться с регулировкой. Не успеем.
Бабкин слушал этот разговор, чувствуя, как у него отнимаются ноги. Он понимал, что следует сейчас же признаться: "Произошла ошибка, не судите строго. Батарею я зря сюда затащил, для перестраховки. Потом побоялся возразить начальнику, хотел угадать его мнение, но и тут ошибся…" В голову лезли всякие дипломатические уловки и хитрости. "Можно предложить испытания аппаратов без батареи и при этом, что совсем нетрудно, найти хоть маленькую неполадку, – думал он. – Тогда надо заявить, что именно такой пустяк и заставил меня осторожничать… Нет, как же это я, комсомолец, – и вдруг обманщик, трус? С ума сойти можно!"
– Батарея… не обязательна, – наконец прошептал он пересохшими губами. Она на всякий случай…
Бледнея и смущаясь под суровым взглядом Бориса Захаровича, Тимофей каялся. Это было противно, как оскомина на зубах, и, что самое главное, болезненно стыдно. Никогда такого не повторится!