"А если встречу Медоварова или найдутся какие-нибудь другие следы экспедиции?" – засомневался Багрецов, жалея часы, но, поразмыслив, решил, что тогда и подавно придется с ними расстаться – на дорогу деньги нужны. Оставалось самое простое – зайти в "Верное" или "Точное" время и деньги эти получить.
Легко сказать – получить! Бабкин, например, и не поморщится, а для Вадима это ужасная операция. Он будет думать, что все на него смотрят, показывают пальцем: откуда, мол, взял часы этот подозрительный тип, в грязном плаще, неумытый, заросший бородой? "Наверное, пьяница…"
Так представлял себе это дело Вадим, конечно преувеличивая впечатление, которое мог бы произвести на горожан Новокаменска, продавая часы. Даже бороды настоящей не было – чепуха, цыплячий пушок. Свою нерешительность он оправдывал недостаточной заботой часовых артелей о гражданах, желающих оставить у них часы. В самом деле, куда должен пойти означенный гражданин, если ему не подскажет реклама? В "Верное" или "Точное" время?
Подходя то к одной витрине, то к другой, Вадим пытался сделать выбор. Сквозь стекло он видел часовщиков. Каждый из них с лупой в глазу. Склонившись над разобранными механизмами, они брала пинцетами шестеренки и пружинки, чистили щеточками корпуса. Почти всем мастерам было далеко за пятьдесят; суровые, сосредоточенные, никто из них не улыбнулся Вадиму. А он ждал этого. Казалось, заметь он в том или другом окне чей-либо ободряющий взгляд – и выбор был бы сделан. Багрецов издевался над самим собой, вспоминая Буриданова осла: бедняга сдох от голода между двумя охапками сена, не зная, какую выбрать. И тебе, милый мой, уготована его судьба. Проклятая стеснительность! Ведь свои же часы, не чужие. Кровные.
Витрина "Гастронома" на противоположной стороне улицы, запах жареных пирожков, который его преследовал от самой станции, а главное – сосущая боль в желудке недвусмысленно намекали Вадиму, что судьба часов давно решена. К чему же лишние мучения, церемонии, ложный стыд! В жизни и не то еще может встретиться.
…В окошечке, где производилась скупка часов, Багрецов увидел лысую голову с седым венчиком волос.
Дрожащей рукой Вадим отстегнул ремешок и молча протянул часы в окошко. Приемщик поднял бровь, тем самым сбрасывая лупу в подставленную ладонь, мельком взглянув на часы, вежливо сказал:
– Прошу вас, обратитесь в "Точное время", рядом.
– "Победа"… Хорошие… – лепетал Вадим. Меньше всего ему хотелось второй раз испытывать подобную неловкость. – Минута в минуту. Точные… Анкерный ход… Пятнадцать камней…
– Кому вы это говорите, молодой человек?
Чувствуя, что сморозил глупость, Вадим поспешно извинился и, сунув в карман точные, анкерные, на пятнадцати камнях часы, вышел на улицу.
Когда за ним закрылась дверь, лысый приемщик обернулся к заведующему мастерской.
– Николай Иванович, как у "Точного" с планом по скупке? Можно к ним еще посылать?
– С планом? У нас перерасход, а у них – не знаю.
Через минуту Багрецов уже протягивал часы приемщику из "Точного времени". Мастер вскрыл их, внимательно осмотрел, что-то пробурчал насчет чистки, назначил даже цену, но вдруг неожиданно поднялся и ушел.
Вадим застыл в недоумении. Откуда ему знать, что мастер решил справиться у заведующего о выполнении плана! Не следует ли посылать клиентов в "Верное время"?
Мастер возвратился и занялся часами Вадима. Не спеша щеточкой почистил циферблат, покрутил стрелки, поставил их поточнее, предварительно сверившись с другими часами, и, щелкнув крышкой, сказал:
– По соседству с нами "Верное время". Туда и отнесите.
Багрецов хотел было спросить, чем объясняется столь непонятное и, пожалуй, даже неуважительное отношение к честным гражданам, обладателям лишних часов. Почему его посылают в мастерскую, где он только что был? Но вопрос этот застрял в горле: интересно – как здесь расценивается подобная настойчивость? И потом – не ясно: зачем уходил приемщик, о чем и с кем он советовался? Наконец, этот вежливый отказ. Какие были к тому соображения? Уйти бы поскорей, а то еще милиционера позовут.
По старой привычке, которая еще сидит в некоторых из нас, мы часто объясняем неожиданные поступки дурными побуждениями, хотя жизнь поправляет нас на каждом шагу. Жизненный опыт Багрецова не велик, легче всего обезопасить себя от разочарований, заранее предугадывая самое плохое. К тому же общение с таким представителем человеческой породы, как Толь Толич, заставило Багрецова все время оглядываться – а не куснет ли тебя кто из-за угла, как это случилось с ним перед отъездом из Москвы.
Застегнув ремешок часов уже за дверью мастерской, Вадим устало поднял чемоданчик и; пошатываясь, побрел вдоль улицы.
На каждом столбе расклеены были правила уличного движения, по-видимому присланные из большого города. В них строго запрещалось виснуть на подножках трамваев и троллейбусов. В Новокаменске не было ни того, ни другого вида транспорта. Ходил один автобус, несколько архаических извозчиков стыдливо ютились у вокзала, а правила категорически советовали переходить улицу только на перекрестках. "Переходя улицу, – рассеянно читал Вадим, – посмотри сначала налево, потом направо…"
"Пойду направо – очень хорошо", – подумал он словами Маяковского и пересек улицу.
Свернув за угол возле аптеки, обрадовался. Неподалеку высились две мачты, между ними поблескивали новенькие антенны, подвешенные на разной высоте. Здесь были антенны всевозможных систем: Г-образные, Т-образные и, как шутят любители, "безобразные", то есть путаница проводов, в которой сразу и не разберешься, для какой, собственно говоря, цели они служат.
Вадим заторопился. Он, конечно, знал, что не обязательно подниматься на крышу, башню, вышку или антенную мачту. Надо присоединить "керосинку" к антенне, и все будет в порядке. Кстати, сколько сейчас времени? До начала передачи оставалось двадцать минут. Какое счастье, что он не расстался с часами! Придется точно следить за пятиминутками. Неизвестно, куда тебя забросит судьба – в степь ли, в горы? Там о времени спросить не у кого и часы не висят на столбах.
Но вот и здание, куда спускались провода, тонкими змейками лезли во все окна, еле протискивались сквозь эбонитовые втулки в рамах.
"Новокаменский радиоклуб ДОСААФ", – прочел Багрецов, и сердце его заколотилось от волнения. Он знал, что здесь ему помогут.
В комнате, куда он вошел, сидели чем-то недовольный парень в белой косоворотке – пиджак его висел на спинке стула – и девушка с непроницаемым выражением лица, подчеркнутым гладкой прической, строгим костюмом и черным галстуком на кофточке.
Вадиму подумалось, что до его прихода у них был серьезный разговор, прерванный на самом ответственном месте. Смотрели они на гостя хмуро и выжидательно. "Поскорее говори, что тебе нужно, и убирайся", – читал он в глазах, и Новокаменск ему не нравился все больше и больше.
– Здесь есть у вас, – смущенный суровым приемом, неуверенно начал Багрецов, – ну… какой-нибудь начальник или…
– Почему "какой-нибудь"? – неприязненно перебил его парень. – Я начальник радиоклуба.
Вадим опустил глаза. Неприятно встречаться взглядом с человеком, которого ты пусть случайно, но все же обидел. А тут еще эта девица упорно смотрит на тебя, наверно изучает отживающие типы, обломки капитализма. Вполне возможная вещь, коли ты похож на горьковского босяка.
– Где же я вас видела? – наконец сказала она.
Хотел было ответить Вадим, что не иначе как в пьесе "На дне", но постеснялся и пробурчал невнятные, пустые слова, вроде "не могу знать" или "не имею счастья вспомнить". Помолчал немного, затем обратился к начальнику радиоклуба с вполне конкретной просьбой: нельзя ли воспользоваться одной из антенн?