Марк слушал меня с такой скептической миной, что я невольно подумала: видимо, он про себя дивится, до чего же у меня короткая память. Неужели я забыла первые месяцы нашего романа? Мы же часами напролет кувыркались в постели, любовью пропахло все: воздух, простыни, мои руки, волосы… Неужели я все это забыла?! (Разумеется, не забыла. С другой стороны, из положенных трех трапез в день мы ни разу не пропустили ни одной!) Теперь, когда я знаю про Телму, мне, разумеется, понятно, чем был вызван скептицизм Марка, а в ту пору я так мало знала и о нем, и о его либидо, и о мужчинах вообще. Когда же я научусь их понимать? Когда же пойму: не то удивительно, что мужчин, хранящих супружескую верность, мало, а то, что они вообще есть?
Я вижу, что опять отклонилась от основного сюжета, меня опять отнесло назад, к Марку, вернее, к Марку и Телме, но с этим я ничего не могу поделать. Когда случается нечто подобное, теряешь чувство реальности. Теряешь кусок собственного прошлого. Сама по себе неверность — сущая ерунда по сравнению с шоком от мысли, что большая часть твоей жизни была совсем не такой, как тебе представлялось. И тогда что бы ты ни вспомнила — будь то пустячный разговор с мужем в гостях или ужасная смерть мистера Эбби, — тебя мучают сомнения: а так ли все было на самом деле? Посмотрите на супругов. На супругов с ребенком. На супругов с ребенком, у которых на подходе второй малыш. Что в этой картинке не так? Выясняется — всё не так.
Но рассказала я про смерть мистера Эбби по причине, не имеющей к измене отношения. Мне просто хотелось, чтобы вы поняли, почему я почти обрадовалась, когда мою группу ограбили: я опять могла выступить в роли свидетеля. И на этот раз я знала, что к чему, в самом деле знала. Я своими глазами видела этого негодяя. И сгорала от нетерпения: пусть меня поскорее допросят под присягой, или как там это у них называется.
В участок нас доставили в полицейском фургоне, что довольно обидно, ведь мы были потерпевшими, но детективу, расследовавшему преступление, предстояло снять столько показаний, что ему требовались стенографистки, машинистки и магнитофоны. Остаток дня мы провели в комнатушке с зелеными стенами, и каждого опрашивали по очереди. Сначала полиция допросила Веру как арендатора помещения, где преступление было совершено, затем Ванессу — самую красивую и знаменитую (я уже смирилась с тем, что Ванесса самая красивая и знаменитая, но тогда меня это страшно раздражало: ведь я знала о случившемся больше всех), потом Дайану — она пригрозила полицейским, что, если она опоздает на свой сверхдешевый рейс в Лос-Анджелес, отвечать придется им. И наконец детектив Нолан вызвал меня.
Я рассказала ему все. Сообщила, что грабитель был ростом примерно 1 метр 80 сантиметров. Волосы светлые. Глаза светло-голубые, слегка косят. Лицо розоватое, широкое, лоснящееся. Нос длинный, тонкий. Вес примерно 75 килограммов — точно определить вес мужчины я никогда не умела. Толстая шея. Одет в ковбойку в красно-зеленую клетку, поверх нее защитного цвета куртка, ну и джинсы с кроссовками. Первый раз он привлек мое внимание в вагоне подземки, когда меня фотографировал японец. Наверно, он сфотографировал и грабителя.
— Как выглядел тот японец? — спросил детектив Нолан.
— Как все японцы, — ответила я. — Вы же понимаете.
— Понимаю, — подтвердил детектив. — Низкорослый, азиат, одет в темно-серый костюм, на шее фотоаппарат.
— Точно, — согласилась я.
— Что за фотоаппарат?
Я пожала плечами:
— До этого вопроса мне казалось, что я смогу вам помочь.
— Вы уже здорово помогли, — заверил меня Нолан.
— Вы всем так говорите.
— Ничего подобного, — возразил детектив.
— Всем, всем, — сказала я. — Недавно я выступала свидетелем по другому делу, и оперативник меня уверял, что мои показания очень важны, хотя ничего путного я сообщить не могла.
— Чему еще вы стали свидетелем? — спросил детектив Нолан.
— Убийству в Вашингтоне. В сущности, я даже свидетелем не была, лишь слышала крики. А что?
— Просто поинтересовался, — ответил детектив.
— Просто поинтересовались, не того ли я типа женщина, которая притягивает преступников; есть ведь женщины, которые привлекают алкоголиков или садистов.