Я уставилась на него, собираясь с мыслями, но тут впереди, над спинкой кресла возникла голова Мег Робертс.
— А я надеялась увидеть вас позавчера у Бетти, — говорит она.
— Оплатите, пожалуйста, билет, — раздается надо мной голос стюардессы.
Я нашарила в сумке кредитку, протянула стюардессе.
— У Бетти? — переспрашиваю я.
— Она же отмечала день рождения, — объясняет Мег.
— О Боже! — И я посмотрела на Марка. Он покачал головой: тоже забыл. В тот день я ревмя ревела в Нью-Йорке, он трахался, как кролик, в Вашингтоне, и мы оба забыли, что Бетти пригласила нас на вечеринку — ей исполнилось тридцать девять лет. Единственный способ вымолить у Бетти прощение — рассказать ей, почему так получилось. Но тогда все поголовно будут знать, что мое замужество потерпело крах, а этого мне вовсе не хотелось.
Мне, например, доподлинно известна вся подноготная о семейной жизни Мег Робертс. Мег под большим секретом рассказывает все своей подруге Энн, та делится с Бетти, а уж она — со мной. Я знаю, что Мег Робертс спит с кандидатами в президенты, а ее муж — с секретаршами пресс-секретарей кандидатов в президенты. И, судя по всему, оба вполне счастливы.
— Как отметили, хорошо? — спрашивает Марк.
— Замечательно, — говорит Мег, и ее голова скрывается за спинкой ее кресла.
На самом деле застолье в Вашингтоне замечательным быть не может. После получаса разнообразных аперитивов вы оказываетесь в многочасовой ловушке: вас сажают между двух чрезвычайно влиятельных господ, полагающих, что раз уж вам повезло стать их соседкой, вести беседу — ваша забота. Вы обязаны расспрашивать их обо всем. О переговорах по сокращению стратегических вооружений. О лоббистах закона о свободной продаже огнестрельного оружия. Об их избирательных округах. О грядущих выборах. Но вот ужин подходит к концу, и все разъезжаются по домам. Я не устаю изумляться тому, что женщины вроде Мег Робертс все же умудряются отыскать в Вашингтоне каких-никаких партнеров для постельных утех; впрочем, Мег Робертс явно знает способы разговорить и расшевелить здешних мужчин, просто мне они не известны.
Сэма стошнило на Марков новый блейзер.
Марк чертыхнулся.
— Извини, — бросаю я.
Сэм заплакал. Запах рвоты поплыл по салону, из соседних рядов послышался ропот, готовый перейти в шиканье. А там, чего доброго, забьют насмерть шариковыми ручками.
— За что, собственно, я извиняюсь? — говорю я. — Я ни в чем не виновата.
— Верно, — соглашается Марк. — Извини.
— Ты тоже не виноват, — говорю я.
— Да я кругом виноват.
— Если бы ты и правда так думал, то оплатил бы мой билет.
Я подхватила Сэма и направилась в туалет. А Марк принялся оттирать блейзер носовым платком.
— Этот блейзер ты покупал вместе с Телмой Райс, так? — бросаю я, уходя. Ответ меня не интересовал. Когда Марк влюбляется, он сразу же обновляет свой гардероб под нежным взглядом очередной возлюбленной. Порой мне казалось, что половину нашей с ним жизни я провела в примерочных мужской одежды, где малорослые седые портные, стоя на коленях, делали мелком отметки на отворотах его новых брюк.
В уборной я положила Сэма на крышку унитаза и начала переодевать. В самолете сиденье унитаза такое маленькое, что даже молочного поросенка не очень-то переоденешь. Пока я меняла Сэму комбинезончик, маечку и памперс, голова его то и дело скатывалась с сиденья. Закончив, я глянула на себя в зеркало: вдруг я постарела, посерьезнела или помудрела? Нет, просто очень устала. Итак, я возвращалась домой. Возвращалась вместе с мужем. Я любила мужа. Нью-Йорк — прекрасный город, но что такое город по сравнению с моей семейной жизнью? Все, конец щавелевому супу. Никогда бы не подумала, что мой брак выдержит супружескую измену, а вот, поди ж ты, выдержал. До чего наивно было думать, что со мной такое никогда не случится. Говорят, что все супружеские пары проходят через нечто подобное. От хоровода этих избитых фраз у меня закружилась голова. Я опустила Сэма на пол туалета, и меня тут же вырвало. Командир самолета по громкой связи объявил: вскоре посадка в Вашингтоне, наш самолет начинает снижение. Ну, вот и все, подумала я. Вытерла лицо и вернулась на свое место.