— Очень красивое колье, — говорит Лео.
— Стало быть, у меня появится колье, в котором тоже нельзя будет ездить на метро. Так сколько же за кольцо?
— Пятнадцать тысяч, — отвечает Лео.
— Пятнадцать тысяч, — повторяю я.
— Столько за него заплатил Марк, — говорит Лео.
Сразу после того, как моя мать бросила отца и сбежала с Мелом в Нью-Мехико, отец дал мне денег. Вот уж чего я не ожидала так не ожидала. Я поехала его навестить — в то время я была замужем за Чарли, — и мы долго и душевно беседовали о том, как в одно прекрасное воскресенье термиты целиком съели дверь гаража в нашем доме в Беверли-Хиллз, а мы даже ничего не заметили, и вдруг посреди разговора отец схватил чековую книжку и выписал мне чек на три тысячи долларов.
— С чего вдруг? — удивилась я, надеясь, что он не обратил внимания на поспешность, с какой я цапнула чек у него из рук и сунула в задний карман джинсов.
— Хорошая ты девочка, вот с чего, — сказал он.
Я накрыла карман рукой — не ровен час чек вылетит, нырнет обратно в чековую книжку, и сумма с подписью исчезнут без следа. Но под тканью ощущалась заветная бумажка. Я водила пальцем по карману и слышала, как шуршит внутри чек. Сердце гулко колотилось — теперь я могу спокойно расстаться с мужем: у меня есть на что жить.
— Пятнадцать тысяч — что ж, по рукам, — говорю я Лео.
Десять лет прошло; расставаться с мужем теперь обходится дороже.
С чеком в кармане я вернулась домой и занялась тортом. Но впала в транс. Ну, может, и не совсем в транс, но почти что в транс, такого со мной никогда не было: я потеряла дар речи. Несколько часов подряд молчала, ни слова не сказала. В восемь вечера мы с Марком и тортом отправились к Бетти. Нас было четверо: я, Марк, Бетти и Дмитрий, они живут вместе. Раньше Дмитрий был послом Югославии в США. Когда срок пребывания в должности у него закончился, он вернулся в Белград и открыл сеть прачечных самообслуживания. Потом опять приехал в Вашингтон и занялся дорогими шербетами[92]. Марк постоянно ставил Дмитрия мне в пример: смотри, вот человек, сумевший сочетать два разных увлечения — еду и политику; на самом же деле Дмитрия интересовало одно: деньги. Политика занимала его ровно настолько, чтобы понять: в социалистической стране можно разбогатеть на удовлетворении основных потребностей, а в капиталистической — на удовлетворении потребности в дорогих удовольствиях. Более добродушного человека, чем Дмитрий, я не встречала; Бетти это бесит, Дмитрий же только смеется, ну и Бетти смеется вместе с ним. Мне кажется, они очень счастливы. А там кто их знает. Ведь все считали, что мы с Марком очень счастливы. Да и я сама так считала.
Когда мы приехали к Бетти, Марк и Дмитрий отправились на кухню варить омаров, а мы с Бетти остались в гостиной; Бетти завела речь о танцах, которые Бетти, Телма и я вроде бы взялись устроить. Предположительно в клубе «Салгрейв». Согласие распорядителя бала вроде бы уже получено. Теперь дело за мной: я так и не представила списка гостей, а Телма и Бетти свои уже составили. В списке Телмы, как я и ожидала, значится чета Киссинджер. Бетти трещала без умолку, я слушала ее и не заметила, как выпила целую бутылку белого вина; к началу ужина я была сильно под мухой. Мы принялись за омаров. О чем говорили, не помню. Помню только, что никто вроде бы не обратил внимания, что за весь вечер я не сказала ни слова: им до меня не было дела. Надо будет попробовать повторить этот трюк, подумала я: сиди себе тихенько и помалкивай. Может, и получится, когда буду лежать в гробу.
Мы доели омаров; я достала из морозильника свой торт с лаймом, обмазала его взбитыми сливками и поставила перед собой: надо было дать ему немножко оттаять (см. рецепт). Туг Бетти поворачивается ко мне и говорит:
— Рейчел, ты же не рассказала мне про Ричарда и Хелен!
— А что там у Ричарда с Хелен? — спрашивает Марк.
— Они разводятся, — сообщает Бетти. — На этой неделе я столкнулась с ним в Нью-Йорке.
— Всегда терпеть не мог эту женщину, — говорит Марк.
— А мне она, пожалуй, понравилась, — говорит Дмитрий.
— Когда же ты с ней познакомился? — спрашивает Бетти.
— Да здесь и познакомился, — говорит Дмитрий. — Рейчел с Марком привезли их однажды к нам. С Хелен никто не разговаривал, вот я и решил переброситься с ней парой слов. Нормальная женщина.
— Не знаю никого, кто отозвался бы о ней хорошо, — говорит Бетти.
— Правда, я заподозрил, что она лесбиянка, — добавляет Дмитрий.
— Ну как тут не лопнуть от злости! — вопит Бетти. — Мне-то почему ты не сказал?