– Но ведь оно не попадет в руки Алариэль, не так ли? – усмехнулся дух ежевики. – Ты не говорил с Вечной Королевой, только с ее слугой. А они, как времена года, вертятся, как хотят. Иногда их слова разносят сладкие порывы, а иногда… – Дух притих. – Но эти речи не для ушей мяса.
Рогген нахмурился, но ничего не ответил. Для его народа сильванеты всегда были реальностью, которую предоставила им сама жизнь. Далекими и бесчеловечными. Но, возможно, это была всего лишь маска, которую они носили. Возможно, они были так же падки на глупость, как и другие народы.
Эта мысль не утешала, и он быстро отогнал ее. Каковы бы ни были сомнения духа, слуги Чумного Бога могут забрать то, что он искал, и об этом не могло быть и речи.
– Теперь-то ты назовешь мне свое имя? – спросил он у духа ежевики, пока они мчались по лесу. – Хорошо бы знать его, ведь нам скоро предстоит вместе идти в бой.
– Нам вовсе не обязательно биться. Пусть забирают проклятую вещицу.
– Значит, ты предпочел бы, чтобы он достался им? Что бы сказала Алариэль?
Дух замолчал. Рогген с грустью улыбнулся.
– То-то же.
***
Когда они приблизились к источнику дыма, земля под лапами Бороны превратилась в ил. Деревья и их спутанные корни встречались все реже. Их изгибы открывали вид на обширную, похожую на ротонду, поляну. Она выглядела как настоящий деревянный собор, а ее корни изгибались и сворачивались так, что напоминали камни нефа.
В конце этого прохода поднимался бубон из земли и камня. В его боку виднелась широкая прореха, походившая на гангренозную рану. Повсюду были беспорядочно разбросаны кучи рыхлой земли и камней. Возвышавшиеся над бубоном валуны были выше любого человека, а их плоские поверхности, покрытые пеленой из желтого мха, были исписаны странными, скрюченными символами. Тонкая струйка сверкающей воды просачивалась между ними и текла по бокам вздувшегося земляного бугра.
По мере того, как вода пробивалась через старые грязевые канавки, она становилась темнее и начинала источать скверный запах. Над ней роились мухи, и от их жужжания дрожал воздух. У подножия холма сгрудились мясистые цветы, усеявшие всю поляну. Бутоны их по цвету напоминали гниющее мясо. Воздух был густым от дыма и смрада разлагающейся растительности.
Напротив него, в лесу, вился дым от гиблых костров. Рогген слышал стон падающих деревьев. Земля дрожала от их смерти. Дух ежевики тихо причитал.
– Я не слышу песни. Я не слышу ее, – выл он.
Рогген еще раз пришпорил Борону. Грязь брызнула во все стороны, когда она начала пробираться через поляну. Зверь вскочил на холм и вскарабкался по склону к камням. В них была заключена сила, Рогген чувствовал это, пусть даже они были покрыты чем-то вроде здоровой плоти, которой заросла инфекция. Что бы это ни было, оно зарылось под этой плотью и уютно устроилось внизу. Но, похоже, гнилоносцы все-таки первыми добрались до инфекции.
Рогген быстро привязал поводья к искалеченной руке и вытащил клинок. Как и его доспехи, тот был деревянным – на этот раз выращенным из стручка растения-пожирателя. Толстые, похожие на вены, витки соединяли клинок с темной рукоятью, а в навершии красовался драгоценный камень молочного цвета – необработанный и тяжелый.
– Что ты творишь? – прошипел дух ежевики.
Рогген не ответил. Все его внимание было приковано к огромной дыре, вырытой внутри этого бугра и грязным рабочим, которые показались из нее, посмеиваясь между собой. Двое несли тяжелый овальный струп из окостеневших корней. В клубке гниющей растительной материи что-то было. Из него сочились маслянистые миазмы, и поляну тут же накрыли духота и зловоние, когда струп вынесли на свет. Воздух дрожал от звука, похожего на жужжание тысячи мух.
– Топор, – пробормотал дух ежевики, подтверждая подозрения Роггена. – Они его нашли.
– Да, и этого бы не случилось, если бы ты не обманул меня. А теперь молчи. – Он цокнул языком. Борона прыгнула. Они оказались среди полудюжины фигур в отребье прежде, чем те успели среагировать. Огромные когти зверя мелькали, ломая кости и разрывая плоть. Борона вскрикнула и развернулась, отчего во все стороны разлетелись переломанные тела.
Рогген заревел вместе с зверем и принялся размахивать мечом. Гнилоносцы, одетые в грязные кольчуги и ржавые шлемы, смердели чем-то таким, что слишком долго гнило на солнце. На их доспехах были вырезаны губительные символы. С их одежд свисали чумные украшения. Воины в панике размахивали изъеденными ржавчиной клинками, пытаясь попасть по Бороне, но все безрезультатно. Удары отскакивали от ее доспехов или же вовсе не достигали цели.
Когда последний из них упал, прозвучал вой рога. Рогген обернулся. Сквозь окутанные дымом деревья пробивались прокаженные фигуры. Арбалетные тетивы загудели, когда он качнулся в сторону и пустил Борону галопом. Она с визгом бросилась к вновь прибывшим. Те с воплями кинулись врассыпную. Рогген развернул демигрифа, натянув поводья, привязанные к культе. У него было преимущество, по крайней мере до тех пор, пока они не поняли, что превосходят его числом.
– Это глупо! Если они так хотят, то пусть забирают. Они утащат его подальше отсюда, – пронзительно завопил дух ежевики, когда рог прозвучал снова. На этот раз ближе.
– Нет, – прорычал Рогген. – Я поклялся завладеть им во имя Алариэль и я сделаю это. Такова моя клятва и так оно и будет.
От его наплечника отскочил арбалетный болт, оставив жирный след. Рогген направил Борону к арбалетчику, который торопливо пытался перезарядить свое оружие забинтованными пальцами. Борона навалилась на него, чуть ли не играючи придавив к земле.
В ближайшее дерево с глухим стуком вонзилась стрела и Рогген обернулся. Несколько гнилоносцев присели за стену из в спешке поднятых деревянных щитов и стали готовить арбалеты. Выругавшись, он направил Борону в их сторону. Рогген понял, что не успеет добраться до них вовремя. Оставалось только надеяться, что ему удаться пережить залп.
– Стоять! Опустите свое оружие.
Рев раздался у него за спиной. Как только он эхом разнесся по поляне, гнилоносцы тут же опустили оружие. Рогген выпрямился в седле и обернулся.
– Леди Листвы, защити меня, – пробормотал он, увидев пришедшего.
– Думаю, теперь ты сам по себе, мясо, – прошипел дух ежевики.
Гнилоносец был больше остальных, распухший от чудовищной силы и облаченный в изъеденную ржавчиной броню. Кожаные ремни его доспехов громко скрипели, пытаясь удержать эту гниющую тушу. На дряблой шее покачивался круглый шлем, выполненный в форме гриба. С верхней части шлема свисали полоски заплесневелого шелка, а у самого туловища этой громадины трепетал истлевший плащ, украшенный стилизованной мухой. Тяжелый меч с тупым наконечником и зазубренным лезвием лежал поперек седла его коня, а в руке он сжимал боевой рог в форме моллюска.
Конь – если это можно было так назвать – был покрытым чешуей и шероховатой кожей чудовищем со слишком большим количеством ног и вогнутым черепом, словно бы у существа не было ничего кроме рта. Шипастый змеевидный язык высунулся из глубины этой пещерообразной челюсти и попробовал воздух. Глухо рыча, он взрыл землю пылающими когтями.