Она часто думала об этой крепости во время своего пребывания в Гауре – как крохотные бойницы в ее стенах напоминали глаза, наблюдающие за Кабулом. Несмотря на то что это была резиденция наместника, отец Мехруниссы рассказывал, что роскоши там мало – просто продуваемая всеми ветрами цитадель, построенная еще до Бабура, который начал свое вторжение в Хиндустан именно отсюда. И все равно ей хотелось увидеть, что внутри этой постройки, в которой были взлелеяны такие непомерные амбиции. Как должен был чувствовать себя человек, наблюдающий за тем, как армия моголов покидает стены цитадели и растекается по равнинам, двигаясь по пути завоеваний, изменивших судьбы миллионов людей? Что должен был чувствовать сам Бабур, когда увидел, что его амбиции превращаются в реальность?
Сможет ли она понять это когда-нибудь? Даже если ей не довелось родиться мужчиной, как ее старшему брату Асаф-хану, офицеру армии падишаха, участвующему сейчас в кампании на юге, в Декане, в тысячах милях отсюда, или как ее младшему брату Мир-хану, который служит в гарнизоне Гвалиора, где заключен сын падишаха Хусрав, она все равно хотела бы еще много где побывать и много что понять… Ведь родись она мужчиной, отец не бросил бы ее умирать сразу же после рождения во время своего опасного путешествия из Персии в Агру, хотя ему этого очень не хотелось, и не обрадовался бы так после того, как судьба и верный купец вернули ее. Мысль о том, что холодный расчет возобладал над любовью ее отца к ней – а она была уверена, что родители ее любят, – осталась с Мехруниссой навсегда. Вместе с опытом, который она приобрела в Бенгалии, эта мысль заставила ее циничнее относиться к людям и к мотивам их поведения. А в кризисные периоды такие мысли могут серьезно влиять на окружающих.
Кроме того, женская жизнь, ее собственная жизнь, была невероятно замкнута, будь то в родительском доме или позже, в гареме Шер Афгана в Гауре. Еще когда она была ребенком, ее интересовало так много вещей – родина ее семьи на востоке, в Персии, и то, как падишах управляет своей державой, и действительно ли купола и минареты Самарканда на северо-западе блестят голубым, зеленым и золотым цветами, как ей рассказывали. Ее отец – когда ей удавалось оторвать его от его бухгалтерских книг – пытался ответить на ее вопросы, но ей хотелось знать еще больше. Чтение помогало Мехруниссе бороться с разочарованием. В Гауре те несколько рукописных томов, которые ей удалось приобрести, скрашивали ее жизнь с Шер Афганом после того, как она разочаровалась в своем муже. И в то же время они увеличивали ее беспокойство и растущее недовольство. Все вокруг – и рассказы путешественников, и даже стихи – разжигали ее и без того яркое воображение, рассказывая о жизни, во много раз более интересной, чем регулярное спаривание без любви в гареме Шер Афгана или домашний уют ее родительского дома…
Неожиданно Мехрунисса услышала шум внизу на площади. Быстро подойдя к красно-оранжевому экрану, который закрывал крышу со стороны, граничащей с площадью, от нескромных взглядов прохожих, она посмотрела вниз. На площадь выезжал конный отряд воинов падишаха во главе с офицером и знаменосцем. Когда военные спешились, слуги ее отца поспешно схватились за уздечки, а через мгновение появилась высокая и худая фигура ее отца, самого Гияз-бека. Быстро наклонив голову и коснувшись правой рукой груди, он увел офицера в дом. «Что им надо?» – подумала Мехрунисса.
Оставшиеся всадники разгуливали по площади, разговаривали, смеялись и угощались орехами, которые купили у старика-торговца – его лицо было таким же морщинистым, как и орехи, которые он продавал, – вечно торчавшего на площади. Но как Мехрунисса ни напрягалась, она не могла разобрать их слов. Время шло, офицер все еще был у ее отца, и женщина, спустившись во внутренний двор на женской половине, уселась в кресло и вновь открыла книгу. Тени стали удлиняться, и двое слуг уже зажигали лампы, когда Мехрунисса услышала отцовский голос. Подняв глаза, она увидела, что тот сильно возбужден.
– В чем дело, отец?
Гияз-бек жестом велел слугам покинуть помещение, а потом устроился рядом с дочерью на корточках, вращая тонкими пальцами кольцо из аметиста в золотой оправе, которое, сколько она себя помнила, он носил на среднем пальце левой руки. Она никогда не видела своего отца – обычно сдержанного и спокойного – в таком состоянии.
Несколько мгновений он колебался, а потом начал не совсем твердым голосом:
– Ты помнишь письмо, которое я написал тебе в Гаур? Что я удивлен расположением падишаха и тем, что он выделил свои войска для того, чтобы сопроводить тебя домой?