От одной этой мысли Орбелиани вспотел и замотал головой, с ненавистью поглядывая на безжизненное тело.
- Сначала надо ему помереть. Похороны потом, - внушительно сказал Алаярбек Даниарбек. - Вон там приемный покой! Отнесите.
Он нырнул под полог чадыра и появился вновь, но уже в белом халате с нарукавным красным крестом. С важностью заправского доктора он нес кожаный саквояж с инструментами.
В белой палатке приемного покоя он приказал уложить больного на раскладную кровать-чемодан "гинтера". Затем осмотрел Джаббара и послушал его пульс.
- Клещевой тиф! - сказал он. - Не следовало спать рядом с баранами. Везде полно клещей. Клещ вида "орнитодорус" переносит возбудителей!
Алаярбек Даниарбек говорил с апломбом. Он произносил трудные латинские названия особенно старательно. У него даже появилась интонация Петра Ивановича.
- Тоже говорил ему: не спите в хижине, - не без злорадства сказал Орбелиани. - В Бамруде его покусали. Все хвастал: "Привык к пустыне, всегда с кочевниками. Ничем не болею". На старуху - проруха. И дичь упустили, важная птичка, и в жару свалился. Все гонор... Э, дорогуша, протер бы ему укусы спиртиком. Страшно смотреть. Почернели. Еще заражение получит... А спирт у вас роскошный.
Он приласкал кончиком пальца бутыль с притертой пробкой.
Алаярбек Даниарбек поморщился:
- Зачем спирт? Ляписом прижгу.
- Ну что ж. Тогда давай мне. Опрокидонт сделаю. В целях профилактики.
Больной стонал, пока Алаярбек Даниарбек прижигал ему укусы, действительно имеющие устрашающий вид. Князь устроился снаружи в тени палатки с мензуркой чистого спирта в руке и, по обыкновению, разглагольствовал во всеуслышание:
- Лечишь? Верблюду посоветовали ковры ткать. А он спросил: "А передними ногами ткут или задними?"
- Лечить - не к небу лестницу приставлять. Не мечеть проглотить, послышался из палатки голос Алаярбека Даниарбека.
- Что ж! Валяй! Признаю одно лекарство - спирт. Дезинфекция внутренностей. Поехали мы в Бамруд кое-кого встретить да джейранчиков пострелять. Дней десять - двенадцать назад. Приглянулась ему там одна кочевница. Уединился. Весь вечер шептался. Головку сахара-рафинада ей подарил. Галантный кавалер. Ну да его дело. Ночью вдруг будит: посмотрите, что такое? Я знаю. Эти укусы ни одеколон, ни аммиак, ни ваш ляпис не возьмет. Ранки образуются, а потом через месяц снова откроются. Зуд невыносимый. Сам в Сеистане нарвался, когда телеграф строил. Покусают, гады, а спустя там положенный срок - тошнота, температура сорок один и два, бред, галлюцинации. Чуть не подох. А потом раз десять лихорадка возвращалась. Замучила.
- Клещевой тиф. Возбудитель... ор-нито-дорус, - повторил Алаярбек Даниарбек, выходя из палатки, - прошу, больше не берите спирта. Петр Иванович не любит, если спирт берут без спросу.
Он отобрал бутылку у Орбелиани. На всякий случай тщательно закрутил притертую пробку, а бутыль спрятал в походный шкафчик и замкнул его на ключ.
- Ну, а как дичь? Какая? Четвероногая? Или двуногая? - вдруг спросил Алаярбек Даниарбек.
Орбелиани уставился на него:
- Эй, что ты сказал про двуногих? Что ты знаешь? Что тебе за дело?
Алаярбек Даниарбек чуть усмехнулся:
- Двуногая дичь разная бывает... Улар тоже двуногий. А птица.
Аккуратно расправив значок с красным крестом на флагштоке, маленький самаркандец удалился в свой чадыр.
Больному и к вечеру не стало легче. Старик Мерданхалу совсем приуныл. Он сидел на корточках перед белой палаткой и тоскливо посматривал то на трепещущий флажок с крестом, то на чадыры. Из белой палатки доносились вопли и бормотание, а среди чадыров сонно бродили очень красивые и очень грязные хезарейки.
Алаярбек Даниарбек сидел с Мерданхалу у входа в брезентовый приемный покой и молча вырезывал уратюбинским ножом лопаточку для чистки ушей от серы и не спускал глаз с лица больного. Во взгляде маленького самаркандца читался испуг и смятение.
Алаярбек Даниарбек не расположен был к разговорам. Экспедиция стояла лагерем у хезарейских колодцев Гельгоуз более двух недель, и все, о чем можно было говорить, они с Мерданхалу уже переговорили. Они изрядно надоели друг другу. Восточная вежливость не позволяла, упаси господь, показать это в чем бы то ни было.
Они сидели рядом, ненавидели друг друга и от скуки прислушивались к бреду Джаббара ибн-Салмана. В бреду его, темном, как темная вода Гильменда, как и во всяком бреду, несомненно, крылись бессчетные тайны, но Алаярбек Даниарбек, увы, почти ничего не понимал. Лишь кое-что у него задерживалось в памяти.
"...Плещет, плещется... море... Откуда вы прибыли, сэр... Сэр, волны. Плеск... Где вы путешествуете, сэр?"
Дальше больной заговорил на неизвестном языке, и Алаярбек Даниарбек перестал его слушать. Только глаза его совсем округлились. Он все думал. И вдруг бред больного снова вошел в сознание маленького самаркандца. В бреду Джаббар убеждал кого-то по-персидски:
- Полчища русских... Чингисханы с пулеметами... враги персы! Сэр, отец. Крестоносец, сэр... крестоносец, сэр, с мечом... Лоуренс аравийский, сэр, туркестанский крестоносец... Туркестанский Лоуренс... Туркестанский сэр... Плещется море... Уэльс...
- Что такое крест... кресто... носец? - спросил Алаярбек Даниарбек у подошедшего Орбелиани.
Распаренный дневным сном и спиртом, князь мутно поглядел на Алаярбека Даниарбека и зевнул.
- Крестоносец? А при чем тут крестоносец?
- А вы послушайте! - Алаярбек Даниарбек мотнул головой в сторону палатки.
Послушав, князь решил:
- Бредит. Ужасно бредит. Дай ему пятьдесят граммов спирту. Перестанет чушь пороть.
А Джаббар бредил:
- Караван... Держите караван! С библией завоевали мир... Пейте с чайной ложки цивилизацию... чайная ложечка дальнобойных винтовок... Рядовой Шоу, подойдите сюда... Англосакс Шоу, подойдите сюда... Англосакс Шоу, стать смирно... Любите библию, рядовой Шоу?.. Вы король, господин полковник... король Хусейн. О, Хусейн... Хусейн, где твои легионы? Бисмилля-и-рахмани архим... Встать смирно, рядовой Чингисхан... Стреляй, князь, стреляй... уходят... стреляй по персам... Персы рабы... не верьте... Стреляйте, князь, вон караван... Какие у дервиша глаза... Дайте ему ложечку цивилизации...
И он снова забормотал на непонятном маленькому самаркандцу языке.
- Сон - маленькая смерть, - пробормотал Алаярбек Даниарбек. - Во сне человек видит потусторонний мир. У араба плохие сны. У араба нечистая совесть.
Глубокомысленные сентенции Алаярбека Даниарбека не произвели на князя-телеграфиста ни малейшего впечатления. Он напряженно вслушивался в бред Джаббара.
- На каком языке он говорит? - спросил без особого любопытства самаркандец.
Усмешечка покривила губы князя.
- С потусторонним миром он предпочитает беседовать по-английски.
И вдруг улыбка сошла с его лица, и он нахмурился.
- Рядовой Шоу... гхм... - пробормотал он вслух, - рядовой Шоу. Не может быть.
Он отдернул полог и заглянул внутрь. Джаббар метался по постели.
Орбелиани покачал головой:
- Да-с, генацвале. Змея кожу меняет, да сердце змеиным остается...
- Очень прошу! - сказал тоном врача Алаярбек Даниарбек. - Беспокоить больного нельзя.
Сладенько улыбаясь, Орбелиани поднял указательный палец:
- Э, генацвале, знаешь, кто лежит в твоей палатке?
Алаярбек Дапиарбек подозрительно глянул на Орбелиани и, вскинув брови, ничего не сказал.
- Если бы ты знал! Чего тебе только бы не дали за... его голову...
Так и осталось неизвестным, что могли дать и кто мог дать Алаярбеку Даниарбеку за голову мечущегося в жару лихорадки человека, хузистанского араба по имени Джаббар ибн-Салман.
...Стрельба поднялась такая громкая, такая внезапная, что Алаярбек Даниарбек в ужасе бросился к шатру, где лежали вьюки с багажом экспедиции. Едва он успел схватить свой карабин, как взрыв воплей слился с новыми залпами.
Вихрем в становище хезарейцев ворвались всадники.
Разрядив в небо свои берданки, они прикладами погнали всех к развалинам мечети. Визжали женщины, плакали дети. Из перевернутых котлов с шипением разлилось по песку убогое варево. Из прорехи распоротого саблей шатра беспомощно вылезала рвань паласов, тыквенные щербатые бутыли, ручные каменные мельницы, детские люльки. С кудахтаньем по всему стану летали полудикие куры. Скулили собаки.