Наместник муромский, князь Василий Иванович Оболенский, потомок святого Михаила Черниговского, верный воевода Василиуса, встретил по-дружески, разместил по-княжески. Дети, истомлённые долгой тряской, заснули, едва поев. Вскоре за ними последовали и взрослые. Лишь князь Иван долго соборовал с братьями и Оболенским. Должно быть, обговаривали возможность осады.
Поутру, едва сели за трапезу, князь Оболенский начал расспрашивать Всеволожу о гибели своего брата Глеба, наместника в Великом Устюге, убитого Косым. Кое-что уже знал от спасённого тогда Евфимией Андрея Голтяева, теперь хотел узнать больше. Рассказав о страшных днях, боярышня поспешила перевести речь на недавний успех самого Василия Ивановича под Рязанью, где он разгромил Мустафу с отрядом татар-алчебников. Челядинец прервал беседу:
- Человек из Москвы со срочным понадобьём к князю Ивану Иванычу Ряполовскому!
- Зови к трапезе, - велел князь.
Принявший достойный вид московлянин вошёл, поздравствовался и назвался:
- Парфён Бренко.
Иван Ряполовский, сморщив лоб, вспомнил:
- Боярин Василия Ярославича?
- Так, княже. Это я, - подтвердил подданец Боровского, государева шурина.
Его не поторопили с рассказом, дали насытиться. Чуть пожевав и пригубив, он выпрямился на лавке, сам поспешил с сообщением:
- Москва Шемякой взята. У него с Можайским был полк наготове в Рузе. Ночью заняли Кремль. Иван Старков отворил ворота. Все спали. Бодрствовали изменники. Великих княгинь захватили в Ваганкове. Ограбили пощажённые пожаром домы бояр. Можайский допрежь отправился к Троице, где пленил государя.
- Это мы знаем, - сказал Иван Ряполовский.
- Пленного доставили прямиком на Шемякин двор, - продолжил Парфён. - Мой князь, прибывший из Боровска, как раз по соседству был, на своём дворе, что оставила ему бабка Елена Ольгердовна, вдова Владимира Храброго, по смерти всех своих сыновей…
- Сии тонкости нам известны, - перебил Оболенский. - Ты - к делу!
- До Василия Ярославича донеслось, - продолжал Бренко, - как Шемяка кричал на повязанного великого князя: «Для чего любишь татар и даёшь им русские города в кормление? Для чего серебром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь податями народ? Для чего ослепил брата нашего, Василия?..»
- Далее, далее! - торопил муромский воевода. Парфён тяжело вздохнул.
- Далее ночью мой князь Ярославич слышал с Шемякина двора страшный вопль… Утром узнал: государя нашего ослепили!
- Эк, побелела ты, Евфимия Ивановна! - всполохнулся Семён Ряполовский.
- Подайте воды боярышне! - закричал князь Иван.
- Тише, - остановила Евфимия. - Мне… я в обычном здравии. Продолжай, боярин, - обратилась она к Бренко. - Что с великими княгинями?
- Софью Витовтовну отправили в Чухлому. Ослеплённый с женою заточен в Угличе. Дворяне московские, скрепя сердце, присягнули Юрьичу. Все, кроме Фёдора Басенка, государева воеводы, литовского выходца. Он торжественно объявил: «Не хочу служить варвару, хищнику!» За то окован, ввержен в темницу.
- Где же твой князь? - спросил Оболенский. Парфён понурился.
- Князь мой сбежал в Литву с ближними людьми. Мне ж велел скакать в Муром, ибо слух по Москве прошёл, якобы дети государевы спасены. Вот и рассудил Ярославич: кроме крепкого Мурома, им скрываться негде. Шемяка зол, корит Ивана Можайского. Мне велено упредить об опасности.
За столом воцарилось молчание. Тишина нарушалась всхлипами со стороны княгинь Ряполовских. Воевода Мурома глухо молвил:
- Готовиться к обороне! Всеволожа рассудила раздумчиво:
- Иоанн с Юрием безопасны в муромских стенах. С ними Меланьица. Во мне сейчас иное понадобье. Еду на Москву. Попытаюсь чрез Софью Шемякину действовать на самозваного государя.
- С чем? - спросил князь Иван.
- С тем, чтоб слепого вынуть из тесноты. А с ним - Марью Ярославну. Она опять в тягости. Надо определить их судьбу, воссоединить с детьми.
- Мыслишь, смиримся в нынешних обстоятельствах? - сумрачно спросил князь Иван.
- Нет, не дадим веселиться злобе! - поддержал его брат Семён.
- Будущее - воля Господня, - ответила Всеволожа. - Нынешнее же нам промышлять, сколько хватит сил.
14
Группа всадников приближалась к Первопрестольной. Впереди - статный витязь с молодецки закрученными усами. По бокам - два ратника с женовидными ликами, как два ангела из Небесного воинства.
- Прислушайтесь, сколь тиха Москва! Ни скрипа обозов, ни звона… Только - тук, тук, тук, тук! - тысячами сердец!
- Не придёт в себя от пожара.
- Не оправится, захваченная временщиком!
- Не то и не то. Просто пладенный час. А стучат - плотники.
Так которовались, въезжая в столицу, Евфимия, Карион и Раина.
Кони скакали по узкой улице. Погарь виднелась и там и сям. Топоры стучали вовсю. Венцы свежих теремов блинчатыми пирогами ласкали взор, вытным запахом щекотали нюх.
Осталось миновать Торг, попасть на Варьскую, или Варварку, там - дом Тюгрюмова. Бунко обнимет жену, Всеволожа - подругу, Раина порадуется их встрече.
На площади задержала толпа. Кого ждут? Все глаза - к Неглинке, где загрохотал мост под копытами и колёсами.
Евфимия увидела вершника на белом коне. С ним - боярское окружение. Позади - каптан, золотный змеец по округлым бокам. Вокруг - охраныши с бердышами.
Толпа ротозейничала на государево возвращение то ль с богомолья, то ли с прогулки утренней. На белом коне - Шемяка. В каптане, должно быть, Софья Шемякина, ставшая великой княгиней.
- Езжайте домой, - велела боярышня Кариону с Раиной. - Возьмите моего коня. Вскорости подойду, тут недалече.
Бунко повиновался, Раина же спешилась и упёрлась:
- Оставить одну? Ни на шаг! С ней иной раз не справишься. Стали в первых рядах зевак.
По расчищенному бердышниками пространству двигался человек в издирках, в медном колпаке, в железах и грубом вервии на почти нагом теле. Оседлал он палочку, как мальчишка. Держал в руке густо посоленную краюху хлеба.
- Максимушко! Максимушко! - разнеслось в толпе при появлении босого юродивого.
Привлёк он и внимание Всеволожи. Сей блаженный не был похож на пророчествующего Михаила Клопского. Тот пугал грозностью, этот смущал дурашливостью. Почти каждого усмешливо поучал:
- За терпенье Бог даст спасенье!.. За терпенье Бог даст спасенье!
Вот подошёл к молодице, испуганно осенившейся крестным знамением:
- Всяк крестится, да не всяк молится!
Вот подошёл к купчине из рядов красного товара:
- Божница домашняя, а совесть продажная! Кутырь отворотился. Босой страстотерпец припрыгнул на палочке к другому купцу:
- По бороде Авраам, а по делам Хам!
Тот важно протянул благоюродивому голую деньгу да так и остался держать невзятую.
Въехал на площадь Шемяка. Максимушка устремился к нему, протянул заготовленный ломоть:
- Дмитрушко, Дмитрушко, поешь хлеба-соли, а не христианския крови!
Властитель, исказив лик, занёс над лысиной святого человека оружие.
- Дмитрий! - раздался истошный крик из каптана.
Толпа ахнула, ибо юродивый стал невидим. Шемяка выронил меч, вонзил стремена в конские бока и умчался в Кремль.
Над площадью прозвучал другой позов:
- Софьюшка!
Бывшая княжна Заозёрская опознала в толпе зовущую её Всеволожу.
- Взлезай ко мне, ясынька! - протянула былая подруга белые руки.
Боярышня не замедлила принять приглашение. Раина впорхнула в каптан за ней следом.
- Ах, и ты тут, «чесотка да таперичи»? - даже развеселилась Софья, расстроенная только что случившимся.
Каптан вполз во Фроловские врата, вскоре остановился у великокняжеского дворца, ещё не вполне отстроенного, окружённого сходнями и лесами.