Евфимия потребовала от тюремщика:
- Оставь светец и нас.
Осей вытянул шею по-змеиному:
- Што-о?.. Шутишь, голуба душа? Пришлось упрямца уговаривать:
- Не трусь, колодника не выну. Дам додаток.
- Добро! Сочту до ста, вернусь…
Едва его шаги затихли, муж воззвал к жене:
- Офимушка!
Оба глядели друг на друга, ища слов.
- Не убивайся, - начал князь. - Государь принял меня ласково, поздравил. Провёл в палату, что именуется среди придворных «западня», ибо её оконца глядят на запад. Поговорили… Он ненадолго вышел рядом, в повалушу. И тут явился новоиспечённый дьяк еда с людьми и объявил: «Князь, пойман ты великим осударем Василием Васильичем всея Руси!» Я встал и отвечал: «В моём несчастье волен Бог да государь. А уд мне с ним пред Богом, что берет меня невинно»…
- Злосчастный друг мой! - Княгиня отирала их. - Ведь дети малые пояты следом за тобой!
- О Боже! - застонал Василий. - Мне их не показали… А Иван?
- Сокрыт надёжно.
- Всё - ошибка! Чей-то недоразум! - успокаивал Василий Ярославич. - Не знаю, на кого грешить. Не приобрёл врагов. Коль сами завелись, поплатятся! Всё станет на места… А ты пока беги, Офимушка, в Литву, спасай Ивана! Можайский получил от Казимира Брянск, затем Гомей и Стародуб. Шемячичу обещан Рыльск. Авось и мой Иван не будет без кормления. Василиус, я верю, всё поймёт. А ныне он в неведении.
Княгиня запротестовала:
- Он всё ведает. Меня не хотел видеть. Сына выслал, соправителя. Нивмолвить, нивпросить!
- Ну, значит, в одержании, - звенел железом князь. - Горит! Его остудят и сестра моя, великая княгиня Марья, и Голтяев, и Плещеевы, и наши богомольцы, святители Московские.
- Беседовала с Троицким игуменом Мартинианом, - вставила княгиня. - Преподобный обещал заступу.
- Надейся и беги, - настаивал супруг. - Можайский в Брянске или Стародубе. Недалече. Сумеешь вырваться?
- Сумею, - уверила Евфимия. И не сдержалась: - Из-за меня проклятый оборотень поймал тебя! Не зря допрежь грозил…
- Грозил, - припомнил князь. - Был против нашей свадьбы. А мы ведь не устраивали кашу…
Евфимия со вздохом перебила:
- С трубами свадьба и без труб свадьба!.. А я, виновница, на подвиг любящего не ответила на брачном ложе. Прокляни меня!
- Господь с тобой, Офимушка! - пытался утешать эоровский. - Ты непременно станешь мне женой не токмо перед аналоем, а и на брачном ложе. Не в сей жизни, так в будущей.
- Нет, - помотала головой Евфимия. - И в будущем не стану. Там мне быть порушенной невестой дарской, кончить дни опальною, за Камнем, в земле Огорской…
- Беги с Иваном, - положил предел невыносимой речи князь. - Храни его… Моё невремя минет. Вызволю себя, детей. Верну пожалования. Дам знать…
- Ну, будет, будет! - заскрипел в двери голос Эсея. - Отдай светец. Пошли!
Он вывел понурую Евфимию наверх и опустил в таинственные закрома тёмного платья додаток - золотую нагрудную привеску в виде длинноухого конька с загнутым в кольцо хвостом. Прощай, дар пасынка Ивана!
12
В перводекабрьский день на улице Богоявленской у рва притормозил каптанный поезд литовского посла Семена Едиголдова. Из третьей от хвоста каптаны сошли на наледь медвежья шуба с воротником на полспины и шубка «цини», сизая, из «дикого», а иначе сказать, из серо-голубого бархата и из «венедицкой», как называли на Руси венецианскую, камки.
Так возвратились из Литвы Евфимия Боровская с Володею Давыдовым. Он нёс, меняя руки, крупный короб. Она, жалеючи ношатая, спросила:
- Для чего сошли далече?
- Скрывал жилье, - ответил он.
Володя жил со старшею сестрой Натальей, вдовой, обременённой малыми детьми.
Прошли двор Весяковых. От церковки святого Иоанна свернули на Подол, к Васильевскому лугу. Улицей Большой попали на Вострой конец к самой реке. За церковью Косьмы и Домиана, миновав бревенчатые стены трёх амбаров, принялись стучать в дубовые ворота. Поочерёдно били колотушкой.
- Хто-о-о?
- Отопри, Доман.
- О, господин! Слав Бог, слав Бог! - возрадовался стариковский голос.
Запоры грохнули. Калитка распахнулась. Кирпичная тропа по чистому двору повела к терему на каменном подклете со столбами для крыльца. Доман сквозь слёзы созерцал хозяина, потом во все глаза глядел на гостью.
Наверху, в просторной повалуше, топилась печка в обливных зелёных изразцах.
- Наша горница с зимою спорница! - Старик разбил пылающие угли кочергой. - На улице студель, у нас тепель.
Юный хозяин разоблачил Евфимию, затеплил свечку, ибо в повалуше было сумрачно, оконца выходили к северу.
- Вот мы и на Москве, княгинюшка! Удачно твой знакомец Карион пристроил нас к литовскому посольнику.
- Он не хотел, - припомнила Евфимия. - Не отпускал меня. Вдвоём с Бонедей стращали чем-ничем. А пасынок был равнодушен: «Поезжай, любезная Евфимия!» Можайский тоже. С ним не лажу с того дня, как истребил Мамонов.
- Почто Бунко вернулся в службу к этакому мню? - ворчал Володя, вскрывая короб.
Евфимия остановила:
- Отложи труды. Он не послушал:
- Раскладу пока. Пусть всё проветрится с дороги. Она сказала благодарно:
- С той ночи, как Ядрейко переправил нас в Литву, ты - крепкая моя опора!
- А не брала с собой! - упрекнул младший из бояр юровского.
- Спрашиваешь, для чего вернулся Карион к Можайскому? - переменила речь княгиня. - По старой памяти. Служил ему перед отъездом из Москвы…
- Ой, что у тебя тут? - Давыдов перекинул через руку телогрею с длинными и узкими, как у мужских охабней, рукавами, свисающими до полу. Его персты ощупывали утолщение в суровой плотной ткани на юдоле.
- Это зелье, - не подумала скрывать Евфимия. - Дамон мне наказал пристроить ладанку к костру своей боярыни. Не преуспела! Вот и ношу упрёком на всю жизнь.
- Дозволь взглянуть? - полюбопытничал Володя.
- Нет, нет, - переняла она столь памятную сряду. - Бунко с Бонедей тоже обнаружили и тщились распороть. Я не дала. Сие не для смотрения, а для хранения.
- Хозяюшка Наталья скоро будет, - заглянул Додан.
Володя кончил с тканой и пушною рухлядью, присел на лавку.
- Не могла ждать дольше, - молвила Евфимия. - Три месяца безвестных! А увидала: два Ивана, мой и Можайский, малый и старый, пишут меж собой союз - не вынесла душа! Что же творится? Отец в темнице, сын, занявший место как бы мёртвого, вершит дела по-своему, вступает в договор с врагом. Ишь, грамотеи! Высказалась и решила спасать мужа. Пасынку-то я зачем? Есть опекун - Можайский, мамка - Дарья…
- Мне княжич дал для переписки сию грамоту, - достал Володя хартийку с груди. - Не поленился ночью, сделал список. Вот!
Княгиня поднесла бумажный лист к свече. Прочла, местами вслух:
- «Ты, князь Иван Андреевич, будешь мне старшим братом. Великий князь вероломно изгнал тебя из наследственной области, а моего отца безвинно держит в неволе. Пойдём искать управы… Будем одним человеком. Без меня не принимай никаких условий от Василия. Если он уморит отца моего в темнице, клянися мстить. Если освободит его, но с тобою не примирится, клянуся помогать тебе. Если Бог дарует нам счастье победить или выгнать Василия, будь великим князем, возврати моему отцу города его, а мне дай Дмитров и Суздаль… Что завоюем вместе… из того мне треть… А буде по грехам… останемся в изгнании… в какой земле найдёшь себе место, там и я с тобою». Боюсь, - примолвила Евфимия, - сбудется только последнее их чаяние…
Вошла Наталья, бросилась в объятья брата.
- Будь здрава, дорогая гостья! - склонилась поясно перед княгиней.