- Я же и говорю, - увлёкшись, жужжал ростовский наместник, - пояс тот «на чепех с каменьем» суздальский князь Дмитрий Константинович дал свёкру твоему Дмитрию Ивановичу, будущему герою Донскому, за дочерью своей Евдокиею, будущей твоей свекровью. Последний же тысяцкий Вельяминов подменил пояс на великокняжеской свадьбе источнем меньшей цены, а настоящий дал сыну своему Николаю, за которым была другая дочь суздальского князя, Марья.
- Это ты уже сказывал, - нетерпеливо перебила Витовтовна. - Далее что с поясом, далее…
- Далее Николай Вельяминов отдал его в приданое за дочерью, вышедшей за боярина Всеволожского.
Евфимия, глядя в сторону, ощутила на себе быстрый колючий взгляд великой княгини-матери.
- Вон куда ниточка ведёт, вон куда! - прошипела литвинка.
Она ещё что-то говорила, да княжна Заозёрская помешала расслышать.
- Любопытно мне, ясынька, кто будет обогревать Марьюшке свадебную постель, чтобы жених выкупил?
Евфимия знала: одной из родственниц невесты надлежит выполнить этот древний обряд.
- Бабушка Ярославны, Марья Голтяева, стара слишком, - продолжала княжна. - Бабка же по отцу, Елена Ольгердовна, - ох тоща! Постель старыми костьми не согреешь. Уж не знаю, как им и быть…
Всеволожа не отвечала, слушала дальнейшие пояснения Петра Константиновича:
- Иван же Дмитрич, нынешний инокняженец, отдал пояс за своей дочерью князю Андрею, сыну Владимира Храброго…
- За Анисьей, вдовой теперешней? - уточнила Витовтовна. - Далее!
Константинович заговорил тише. Евфимия навострила слух.
- Дошло до меня окольно, что, отъехав к Юрию Дмитричу, Всеволож обручил свою внуку, дочь покойного князя Андрея Владимировича, за Юрьева сына Ваську Косого. Вот пояс и оказался у него. Васька же явился в золотом источне на свадьбу к тому, кто должен по отчему завещанию носить оный пояс, не подменный, а настоящий.
- Мой сын должен его носить! Мой сын и никто иной! - проскрежетала Витовтовна.
Вот она поднялась, обошла столы, вступила в середину палаты, где молодцевал Василий Косой, при виде её удивлённо вскинувший бровь: неужто сама государыня-матушка изволит хвалить его за отменную пляску?
А Витовтовна хвать за пояс:
- Верни ворованное!
- Никак ты подшучиваешь надо мною? - опешил Василий Юрьич.
- Шутил бы с тобою шут! - отвечала Витовтовна, расстёгивая на нём источень. Напоказ всем она вскинула пояс над головой: - Это собственность моего семейства, незаконно тобой носимая!
- Матушка! - вскочил, побелев, Василиус.
- Брат! - обратился Косой к Шемяке. - Мы оскорблены!
- Зашутилась шутка бедовая! - подошёл Шемяка к Косому. - Уходим, брат!
- Два братца одним поясом опоясаны, - донёсся через стол до Евфимии голос Андрея Голтяева, внука знаменитого великокняжеского советника Фёдора Кошки, бездетного сына Марьи Голтяихи.
Княжна Заозёрская глядела на происходящее неверящими глазами, потом выпростала ноги из-под стола, смяв полавочник.
- Старая иродица рехнулась, - отозвалась она о поступке великой княгини-матери и устремилась за женихом.
Косой остановился в дверях, нацелил указующий перст на Витовтову дщерь и вовсеуслышание объявил жениху-венценосцу:
- Попомни: она виновница! Витовтовна презрительно рассмеялась:
- Грозцы грозят, а жильцы живут!
По внезапном уходе Юрьевичей в пиршественной палате возник беспорядочный калабалык. Шумели кто во что горазд. Иные истиха норовили уйти. Большинство выказывало приверженность великой княгине и её сыну.
Близко от Всеволожи стоял старый воевода Илья Иванович Лыков. Склонившись к соседу, он смешал свою белую бороду с белой же бородой боярина Ивана Никитича. Их таимная речь тем не менее достигла слуха Евфимии.
- А золотой-то источень, - шумно шептал воевода Лыков, - не с чёрными ли концами?
- С чёрными? - хихикнул Иван Никитич. - Я почёл было государынину выходку глумом, ан обманулся.
- Глумился волк с жеребцом и зубы в горсти унёс, - погрозил воевода пальцем неведомо кому.
Евфимия одиночествовала в толпе. Уйти одной можно, карета ждёт, да влепоту ли покажется её самоличный уход бешеным очам великой княгини-матери?
- Евфимия Ивановна, дозволь проводить. Здесь уже пир не в пир.
Боярышня обернулась. Подле неё князь Боровский, Василий Ярославич, брат Марьи-разлучницы. Он подошёл к ней не в пример тому случаю у Пречистой, когда Витовтовна согнала её с рундука. Заворожёнными очами глядел он на неё с детства, теперь же опустил очи долу. Возмужав, стал именовать по имени-отчеству.
- Благодарствую на предложении, - улыбнулась ему Евфимия. - Почту за честь покинуть с тобою пир.
Князь пошёл перед нею, высвобождая путь.
- Отчего на обручении своей сестры не присутствовал? - затеяла разговор Евфимия, выходя на крыльцо.
Её спутник резко остановился под ярким факелом.
- Мыслил - то твоё обручение, - трудно вымолвил он. - Марья с бабкой до последу скрывали. Что теперь? Дело прошлое. Кинулся в омут головой. Скороверто сочетался браком с дочкой ближнего своего боярина. Сестре было обручение, мне - венчание…
Он ещё ниже опустил очи, даже отвернулся чуть от боярышни.
Она бережно тронула его руку.
- Пойдём, Василий… Ярославич. Каждому - свой путь в жизни.
Сопутствуемая братом невесты, боярышня Всеволожа по достою покинула великолепную свадьбу, злым умыслом и неосторожностью поистине превращённую в кашу.
4
Двадцать пятого марта в праздник Благовещения у Пречистой Евфимия отстояла службу, как все. После присутствия на великокняжеском свадебном пиру княгини с боярынями не сторонились её. В наиглавнейшем храме в числе лучших людей боярышня Всеволожа нашла подобающее ей место.
Полагья объявила с утра, что в Благовещение весна зиму поборола, медведь из берлоги встал. Каким выдался этот праздник, такова будет и Святая.
Однако не только эти, с детства ведомые, известия принесла в ясный мартовский день Полагья. Накануне она отай виделась с Меланьицей, постельницей Софьи Витовтовны. Узнала: прошлой ночью из Галича примчался известный великокняж человек Василий Кутузов, потомок слуги Александра Невского. Весть принёс, коей давно боялись, с самой свадебной каши, да понадеялись, не грянет гроза. И вот рухнули надежды! Кутузов донёс: Косой с Шемякой спроворили, чего не смог Всеволожский. Князь Юрий Дмитрич сызнова поднят против племянника. Правда, Борис Тверской и Константин Дмитрич, брат Юрия, не примкнули к делу. А и без них вятчане, костромичи составили с галичанами превеликую силу. Эта сила уже в Переславле во главе с самим князем Юрием, его сыновьями и мятежным боярином Всеволожским, многоопытным их советчиком.
После этих-то новостей Евфимия решилась идти к Пречистой. Нет, не без долгих раздумий, холодно, как отец в спокойном глубокомыслии, рассудив, что у неё не отнимут праздника. И ничуть не ошиблась. Те, кто по положению с нею верстался, на поклоны отвечали поклонами. Те же, кто выше, - доброжелательными кивками. Глянула выспрь: сама великая княгиня-мать благозрит на неё со своего рундука.
После службы остановил её светлоликий юноша, сущий ангел, от коего исходили чистота и смирение.
- Боярышня Всеволожа, великая княгиня-мать просительно и неотложно приглашает пожаловать в её терем, в палату крестовую.
- Кто ты? - глянула она в отрешённые, словно иноческие очи.
- Корнилий, слуга великой княгини Марьи Ярославны.
- Не знала возле неё таких слуг, - наморщила лоб боярышня.
- Я здесь новик, - был ответ. - Мой батюшка ростовчанин Феодор с недавнего живёт на Москве. Мой дядюшка Лукиан…
- Ах, ты племянник Марьина дьяка, дитя боярское, - перебила Евфимия и, как бы не желая быстро расстаться, спросила с лёгкой улыбкой: - Больше ничего мне не скажешь?
Корнилий не по-земному то ли произнёс, то ли мысленно в неё вложил: