На третий день воспрянувшая духом Бонедя потребовала:
- Чы мощно трохэ млека, сэра, сьметаны?
Ко времени повторного прибытия Картача она была на коне. Ядрейко исчез куда-то. Пришлось Бонеде седлать буланого для Евфимии.
Выезжали потемну.
Ефрем достал из-за голенища фляжку и хлебнул на дорожку. Учтиво предложил Бонеде. Та отвернулась.
- Не чшэба.
- Не надо, так не надо, - фыркнул Картач. Полагья обняла госпожу с её спутницей.
- Сохрани, Господь!
6
Скачка длилась всю ночь. Передышки, даваемые коням, были коротки. Картач, не имея времени развести костра, согревался из своей фляжки. На последнем привале он подошёл к Бонеде, сидевшей на палом бревне у обочины, и разнузданно предложил:
- Проше, пани, до лясу! Шляхтянка возмутилась:
- Пся крев!
- Ефрем! - возвысила голос Евфимия. - Веди себя по поставу!
Подвыпивший охраныш хихикнул.
- Я понарошку, а она обзывается.
Занимался рассвет. Лес, обступивший Ярославскую дорогу, был по-зимнему холоден, по-весеннему сыр. Снег ещё не везде стаял. В серой березняковой стене местами чернела хвоя.
Едва всадники чуть отъехали от своего становища, впереди послышался шум. Чёрная великанша сосна рухнула поперёк дороги. Евфимия натянула поводья. Скакавший позади Картач тоже остановился.
- Спона! - закричала Бонедя, поравнявшись с боярышней и не осаживая коня. - Фпшут! Фпшут! - приказала она.
- Вижу, что преграда, - поскакала рядом боярышня. - А куда вперёд? - удивилась приказу.
- Не хвестись! - прикрикнула Бонедя.
- Я и не дрожу, - оправдывалась Евфимия. - Дороги-то нет. Спона же впереди!
- Скок делай, скок!
Это прыжок на языке шляхтянки-разбойницы. Вонзив шпоры в бока коню, полячка разогналась и перемахнула уроненную сосну.
Евфимия последовала её примеру. Конь взвился, как в сказках сказывается, «выше дерева стоячего, чуть пониже облака ходячего». На миг увиделись сверху бородатые образины затаившихся в густыне лесных шишей, а в следующий миг, припав к конской холке, уже она догоняла свою наставницу. Путь стал свободен.
Оглянулась: позади дорога пуста. Стало быть, Картач не одолел споны на своём караковом жеребце и мучается сейчас в руках шишей. Евфимия устыдилась, не найдя в сердце жалости к этому серпоусому, откормленному храбрецу, главнейшему сберегателю великой княгини.
Бонедя зачем-то придержала коня, дождалась её. А ведь проскакали немного. Хотя погони и нет, время ли успокаиваться?
- Ехай фпшут меня, - почти по-русски заговорила Бонедя. - Точка в точку! - показала она. - Буду прикрываць…
- От кого прикрывать? - Евфимия повела глазами за взглядом Бонеди и увидела далеко позади приближающегося всадника.
- Один преследователь, - хмыкнула она.
- Един, два, тши, - предположила Бонедя. - Кильки будэ, не вем.
Конечно, она права: за видимым одиночкой могут скакать другие, покуда ещё не видимые.
Полячка переместила щит на спину, пригнулась и последовала точно за боярышней, чтобы прикрыть в случае стрельбы.
- Острожне, острожне, не выхыляць се! - кричала она, когда Евфимия высовывалась вправо или влево. - Счшэляне! - услышала боярышня предупреждающий крик. И рядом просвистела стрела.
Стало быть, их нагоняли, по ним стреляли. Оборотилась чуть-чуть: тот же одинокий преследователь. Бонедя скакала, тоже обернувшись из-за шита. Всеволожа удивлённо приметила: она держит не лук с натянутой тетивой, под её рукой не колчан со стрелами наготове. Чёрный ствол с отвислой рукоятью целит она в нагоняющего их всадника. Что за притча?
Грохнул как будто гром. Возник и рассосался клуб дыма.
- Оле! - победно воскликнула шляхтянка-разбойница.
Бонедя, остановив коня, спешилась. Евфимия подскакала к ней.
В руке полячки ещё дымился чёрный стальной ствол.
- Что это? - спросила боярышня.
- Пишаль, - сказала Бонедя и тут же поправилась: - Пишчаль… пищаль…
- На пищалях скоморохи играют, - покачала головою боярышня.
- То привёз из неметчины Конрад Фйтингор, рыцарь, - сообщила полячка. - Меня учил. Пуфф!
- Дурная воня от твоего снаряда, - заметила Всеволожа.
- Порох, порох! - поясняла Бонедя.
А сама уже шла по дороге назад, ведя коня в поводу. Евфимия следовала за ней.
Всадник лежал посреди дороги, издавая тяжкие стоны. Приближась, боярышня ахнула от изумления. Пред ними корчился в муках не лесной тать, а Ефрем Картач. Он держал руки на животе, испачканные в крови. Видимо, чуть приподнялся на стременах, стреляя. Этим спас грудь. Рядом валялась лярва, надетая им на лицо из боязни быть узнанным даже издали.
- Где же его караковый жеребец? - спросила Евфимия. - Как ты его по жеребцу не узнала?
Бонедя затрясла головой:
- То нет! То нет! Под ним другой конь. Утекал до лясу, - она показала в лес, куда, видимо, бежал конь, испугавшись необычного выстрела.
- Ой, горю! Ой, спасите… - причитал раненый. - Далеко ль до ближней деревни?
- Як далеко до вси? - повторила Бонедя его вопрос по-польски. - Сказывай, потшему счшэлял? - Картач, не отвечая, стонал. Она спросила нетерпеливо, приставив дуло своей пищали к его груди: - Як длуго бэндэ мусяла чэкаць?
- Я скажу, - выдавливал из себя Ефрем, глотая слёзы. - Намеревался… убить тебя.
- Её?- воскликнула Всеволожа, забыв весь ужас от лицезрения умирающего охраныша. - За что её, не меня?
- Тебя… пока… нет, - лепетал Картач. - Её… в угожденье… государыни-матушки.
- На что Софье Витовтовне её смерть? - допытывалась Евфимия.
- Не сказывала на что… Обмолвилась только: «чтоб сдохла»…
- Как миновал разбойников? - забывшись, теребила его плечо Всеволожа.
- О-о-о! - стонал раненый. - Они должны были нас пленить. Я… убежать с тобой… Её - им… Деньги - на кон! И вот… не случай. Хотел поправить…
Евфимия поднялась и увидела застрявшие в щите Бонеди две стрелы.
- Ты бы убил её, я бы тебя убила, - с презреньем глянула она на охраныша.
- Я бы вернулся… потом нагнал… сказал, что убил… лесной шиш, - едва шевелил губами Ефрем.
- Цо он мцви? - не всё понимала Бонедя.
- Говорит, - попыталась объяснить Всеволожа, - он намеревался убить тебя. Витовтовне, видишь ли, твоя смерть по нраву. Как я разумею, с лесными шишами он сговорился за те три дня, что ты была нездорова. Стало быть, тати у них в наёме.
- То правда, то правда! - подхватила Бонедя. - Ядрейко вчора до меня был, он мувил, то правда.
- Откуда Ядрейко знает? - спросила боярышня.
- Не вем, - исчерпывающе отвечала полячка.
- Душу… на покаяние! - умолял умирающий. Евфимия отвернулась.
Бонедя тем временем подошла к Ефрему.
- Пшэ прашам, шабли нэма. - Извинясь за отсутствие сабли, она приставила к его голове пищаль.
- Окстись, иноверка! - собрав все силы, завопил Картач. - Ты мне не судья!
- Я тебе сэндзя, - возразила Бонедя и выстрелила. Евфимия бросилась к ней, да поздно.
Тишина повисла на пустынной дороге. Ни крика, ни стона.
- Хай йдэ до дьябла, - потащила Евфимию шляхтянка-разбойница в сторону от мертвеца.
- Ты… ты человека убила!
- До видзэня у иншем миру, - обернулась Бонедя к убитому, а Всеволоже сказала: - Був человек, стал персть, прах земный по-русски, - и подсадила спутницу в седло. - Тикаць швыдче!
Обе скакали, словно преследуемые, хотя никто их не нагонял. И сосен никто больше не валил перед ними. Бонедя спрятала свою пищаль в пустое туло для стрел.
- Троица! - воскликнула Всеволожа, увидев церковные маковки, блистающие на солнце из-за высокой монастырской стены. - Теперь и Переславль недалече.
Однако до Переславля им скакать не пришлось.
7
У стен Дома Преподобного Сергия, как часто называли Троицкий монастырь, образовался шатровый посад с полотняными улочками и тупичками. Дым от костров, кипятящих котлы с варевом для воинов, стлался по земле, как от неугодной жертвы. Людской гомон тяжелил воздух.