"Мы оставляем за собой право выбора клиентуры".
4
Толстый мужчина вернулся в офис, его живот вздувался над тенниской. Татуировка на его предплечьях напоминала клеймо на говядине. Одна из них, на правой руке, заявляла: "Я люблю Этель", а его маленькие глазки утверждали: "Я не люблю никого".
- Свободные места есть?
- Шутите? Чего у нас полно, так это свободных мест.
Он оглядел свой офис, будто подозревая, что что-то здесь не в порядке, но не мог понять, что именно.
- Хотите снять комнату?
- Номер шесть, если она свободна.
- Она занята.
- А как насчет номера восемь?
- Восьмой можно.
Он подошел к столу за регистрационным бланком и бросил его на стойку.
- Путешествуете?
- Угу.
Я неразборчиво нацарапал свое имя, опустив номер лицензии и домашний адрес.
- Жарко сегодня.
- Пустяки. Тридцати восьми не будет. Были бы вы здесь в первых числах. Подскочила почти до сорока трех. Вот почему мало туристов. Половина комнат пустует.
Я заплатил за комнату и попросил разрешения позвонить.
- Междугородный? - подозрительно прохрипел он.
- Местный. Лично, если не возражаете.
Он достал из-под прилавка аппарат и вышел, захлопнув за собой дверь. Я набрал номер отеля "Миссион". Голос Уны ответил немедленно, как только меня соединили с ее комнатой.
- Кто это?
- Говорит Арчер, звоню из мотеля "Горный вид". Люси Чампион только что сняла здесь комнату. Ее хозяйка, цветная женщина по фамилии Неррис, с Мезон-стрит, выставила ее.
- Где находится этот мотель?
- На шоссе, двумя кварталами западнее Мейна. Она в седьмом номере.
- Отлично, отлично, - ответила Уна напряженным голосом. - Продолжайте наблюдение. Я собираюсь нанести ей визит. Мне надо знать куда она пойдет после нашего разговора.
Уна повесила трубку. Я прошел в комнату восемь, поставил свой чемодан на середину потертого голубого ковра и повесил пиджак на железную вешалку в стенном шкафу.
Кровать была накрыта тонким зеленым покрывалом, которое не скрывало экономической депрессии в своей середине. Кровати я не доверял и сел на стул с прямой спинкой. Я поставил его перед окном и закурил.
Из окна была видна дверь в комнату Люси и окно внутреннего угла постройки. Дверь была закрыта, а на окне опущены старые зеленые жалюзи. Дым моей сигареты поднимался к оштукатуренному потолку в спертом воздухе комнаты. За перегородкой соседней девятой комнаты простонал женский голос.
Мужской голос спросил:
- Что-нибудь не так?
- Нет-нет.
- Я думал, что-то не так.
- Ну, давай! Все хорошо.
- Я подумал, что сделал тебе больно.
- Ну, давай! Ну, давай! Ну, давай!
Вкус моей сигареты был отвратительный. Я бросил ее в банку из-под кофе, поставленную в комнате вместо пепельницы, и подумал о тех людях, которые поодиночке или парами лежали на этой железной кровати и смотрели на желтый потолок. В углах остались следы их грязи, стены впитали их запахи. Они приезжали со всех концов страны, чтобы смотреть на желтый потолок, валяться на железной кровати, трогать стены и оставлять невидимые следы.
Я подошел к перегородке, отделявшей меня от комнаты Люси. Она рыдала. Через некоторое время она что-то сказала сама себе, нечто, вроде: "Не стану!" А немного погодя: "Просто не знаю, что делать".
Люди часто рыдают в одиночку и говорят себе, что не знают, что делать, но все же слушать ее было тяжело. Я вернулся на свой стул у окна и стал наблюдать за дверью, пытаясь внушить себе, будто мне неизвестно, что за ней происходит.
Уна появилась перед ней внезапно, будто чья-то тень в наркотическом сне. На ней были пятнистые под леопарда брюки и плотная шелковая блузка. Стремительно, как боксер легкого веса, подойдя к двери, она постучала в нее два раза костяшками пальцев.
Люси открыла дверь. Ее изящные коричневые пальцы взлетели ко рту и прижались к губам. Уна устремилась на нее подобно маленькому тарану, а Люси отступила и скрылась из моего поля зрения. Я услышал, как ее каблуки неуверенно зацокали по полу, и подошел к перегородке.
- Садись! - резко сказала Уна. - Нет, на кровать садись ты, а я сяду на стул. Итак, Люси, что же ты теперь делаешь?
- Я не хочу с вами говорить.
Голос Люси, вероятно, мог быть мягким и приятным, если бы страх не проделывал с ним свои фокусы.
- Не стоит так волноваться.
- А я и не волнуюсь. Это мое дело, что я делаю. Мое, а не ваше.
- Я в этом не сомневаюсь. Но все же, чем ты занимаешься?
- Я ищу работу, приличную работу. А когда я накоплю немного денег, то вернусь домой. Я не скрываюсь от вас, хотя это не ваше дело.
- И очень хорошо, Люси, потому что в Детройт ты не вернешься, ни сейчас, ни вообще когда-нибудь.
- Вы не сможете меня удержать!
Наступила пауза.
- Нет, я не стану тебя удерживать. Но я вот что тебе скажу: когда ты слезешь с поезда, тебя там уже будут ждать. Я каждый вечер звоню в Детройт.
Еще одна длинная пауза.
- Так что, видишь, Люси, Детройт для тебя исключается. Знаешь, Люси, что по-моему тебе следует сделать? Тебе нужно вернуться к нам. Ты сделала ошибку, уйдя от нас.
Люси глубоко вздохнула.
- Нет, я не могу.
- Да, ты можешь. Так было бы безопаснее и для тебя, и для нас. Для всех безопаснее.
Ясность и четкость тона Уны смягчились обманчивой мягкостью.
- Я объясню тебе создавшееся положение, дорогая. Мы не можем позволить тебе бегать вот так, без цели, как это ты делаешь. Ты попадешь в беду или приучишься слишком много пить в плохой компании, и тогда начнешь болтать. Я, видишь ли, знаю об этом все. Все мы болтуньи.
- Я - нет, - запротестовала девушка. - Я никогда не стану болтать, обещаю вам, честное слово. Пожалуйста, позвольте мне уехать, куда я хочу, не мешайте мне заниматься своими делами, пожалуйста!
- У меня есть долг перед моим братом. Я оставлю тебя в покое, если ты станешь с нами сотрудничать.
- Я так и делала, пока это не случилось.
- Да, делала. Скажи мне, Люси, где она? Тогда я оставлю тебя в покое, а если хочешь, то можешь вернуться к нам на двойное жалование. Это ей мы не доверяем, ты же знаешь. Она в городе?
- Не знаю.
- Ты знаешь, что она здесь в городе. А теперь скажи мне, где она. Если скажешь, я дам тебе тысячу долларов наличными. Ну же, Люси, скажи мне!
- Не знаю, - снова ответила Люси.
- Тысячу долларов наличными! - повторила Уна. - Они у меня с собой.
- Не надо мне ваших денег, - ответила Люси. - Я не знаю, где она.
- Она в Белла-сити?
- Не знаю, мэм. Она привезла меня сюда и оставила. Как я могу знать, куда она поехала? Она ничего мне не сказала.
- Вот смешно, а я думала, что ты ее всегдашняя доверенная.
Внезапно изменившимся хриплым голосом Уна спросила:
- Ему сильно досталось?
- Да. То есть, я не знаю.
- Где он? В Белла-сити?
- Я не знаю, мэм.
Голос Люси стал вялый и монотонный.
- Я не знаю, о чем вы говорите, мэм.
- Мерзкая лгунья! - воскликнула Уна.
Послышался звук удара. Стукнул стул, кто-то громко икнул.
- Оставьте меня, мисс Уна!
Напряженная ситуация вернула Люси к угрюмому подчинению и сделал ее речь невнятной.
- Я ничего от вас не возьму. Я пойду в полицию.
- Извини, милочка, я не хотела причинить боль. Ты же знаешь мой мерзкий характер, Люси.
Голос Уны стал сиплый от волнения и деланной заботливости.
- Я сделала тебе больно?
- Нет, не сделали. Вы не могли сделать мне больно. Просто не подходите ко мне. Уйдите, оставьте меня в покое.