Выбрать главу

Минул час, луна уже высоко, голод и страх отгоняют сон, и никто в палатах не спит. Но  дело не только в том, что есть хочется и страшно. Еще, быть может, не улеглось возбуждение от  недавнего боя, пусть и проигранного вчистую и с такими ужасными потерями, или в воздухе  что-то такое, не определимое словами, но слепцов снедает беспокойство. Никто не  осмеливается выйти в коридор, и внутренность каждой палаты поразительно напоминает улей,  где жужжат одни трутни, есть такие поразительно неосновательные существа, как известно,  мало приспособленные к соблюдению порядка, к исполнению хоть какого-никакого устава, ни  в малейшей степени не задумывающиеся о будущем, хотя в отношении слепцов, людей, и без  того обиженных судьбой, несправедливо было бы применять понятия трутень или паразит, ибо  на чем им тут паразитировать, за счет каких рабочих пчел жить, смешно, ей-богу, и вообще  поаккуратней бы надо со сравнениями, больно уж легко слетают они с языка. Впрочем, нет  правила без исключения, что в очередной раз нашло себе подтверждение и здесь, в лице некой  женщины, которая, чуть только успев войти к себе в палату, вторую в правом крыле, принялась  рыться в своем тряпье и рылась до тех пор, пока не отыскала какой-то маленький предмет, а  отыскав, зажала его в ладони, как бы для того, чтобы спрятать от посторонних глаз, давние  привычки, дело известное, держатся прочно, даже когда приходит такой день и час, когда мы  считаем, что их и вовсе уже нет. Но и здесь, где полагалось бы всем быть за одного, а одному за  всех, видели мы, как сильные жестоко вырывают хлеб изо рта у слабых, а вот теперь увидим и  эту женщину, которая пронесла сюда в сумочке зажигалку, умудрилась не потерять ее во всей  этой свалке и неразберихе, и уж так она над нею дрожит, так трясется, словно это непременное  условие ее выживания, и не подумает даже, не вспомнит, что, быть может, кто-то из ее  товарищей по несчастью сберег последнюю сигаретку, а покурить не может, потому что,  сколько ни спрашивай: Огонька не найдется, - огонька не найдется. И теперь уж никогда.  Женщина вышла, не сказав ни слова, ни прощайте, ни пока, и вот проходит она пустым  коридором, мимо дверей в первую палату, и никто там не заметил ее, вот пересекает вестибюль,  где лунный свет очертил и расцветил стоящую на каменных плитах упаковку молока, а  женщина уже в левом крыле, и опять коридор, но путь ей лежит в самую его глубину, в дальний  его конец, прямо иди, не заблудишься. Да и потом, она слышит голоса, идет на их зов, не  верьте, никто ее не зовет, это, так сказать, фигура речи, доносится до нее лишь гвалт и гомон в  последней палате, где бандиты сладко пьют и вкусно едят по случаю победы, уж простите  намеренное преувеличение, не будем забывать, что все на свете относительно, просто едят и  пьют, что есть, и, конечно, всем прочим очень бы хотелось разделить с ними трапезу, но в  данном случае и око не видит, и зуб неймет, между ними и пиршественным столом восемь  кроватей и заряженный пистолет. Женщина стоит на коленях у двери, перегороженной этими  самыми кроватями, и потихоньку подтягивает к себе одеяло с самой нижней, потом со  следующей, потом с третьей, а выше ей не дотянуться, но это уже не важно, бикфордовы  шнуры протянуты, остается только огонь поднести. Она еще помнит, куда покрутить колесико,  чтобы пламя стало длинным, ну и вот он, маленький клинок огня, подрагивает, как острие  ножниц. Она начинает сверху, пламя усердно лижет грязную ткань, и та наконец занялась,  затлела, теперь среднюю, теперь нижнюю, и женщина чувствует потрескиванье и запах  паленого волоса, надо бы поосторожней, она здесь затем, чтобы разжечь этот костер, а не  взойти на него, он уготован другим, и слышит доносящиеся изнутри крики, и в этот миг  подумала: А если у них есть вода, а если сумеют потушить, и заползла под нижнюю койку,  повела зажигалкой вдоль всего матраса, вдоль и поперек, здесь и там, и очажки пламени вдруг  стали расти и множиться, и сливаться воедино, превращаясь в сплошную огненную завесу, еще  пронеслась по ней бесполезная струя воды, обрушилась на женщину, но поздно, ибо она теперь,  чтобы веселей горело, подкинула в костерок собственное тело. Интересно, что там внутри,  войти да взглянуть никто, конечно, не осмелится, но ведь зачем-то же дано человеку  воображение, вот и давайте представим себе, как огонь резво скачет по койкам, с одной на  другую, будто хочет полежать на всех разом, и это ему удается, а бандиты, изведя впустую и  бесцельно свой скудный запас воды, теперь пытаются дотянуться до окон, вскакивают,  балансируя, на спинки кроватей, до которых еще не добрался огонь, а он как раз и добрался, и  они обрываются вниз, падают, а огонь за ними, и от жара уже с треском лопаются оконные  стекла, и со свистом ворвавшийся в палату свежий воздух раздувает пламя, ах, да еще, конечно,  звучат крики ярости и страха, вопли боли и муки, и здесь следует особо отметить, что звучат  они все тише и слабей, а вот женщина с зажигалкой, например, вообще уже давно молчит.