– Но, может быть, он сделает это для Яни, – предположила Аманда. – Ведь Яни наш друг.
– Не думаю, – горестно проговорил Дэвид. – Если уж он мне не дает ни гроша, то с чего это он даст денег постороннему человеку?
– Надо что-нибудь придумать, – сказала Аманда.
– Вот именно. Давайте помолчим и подумаем, – согласился Дэвид.
Ребята сели поближе, любовались светлячками, горевшими в волосах Аманды, и соображали, что же предпринять.
– Значит, так, – врастяжку произнес Дэвид, – надо как-то заставить мэра дать Яни отсрочку.
– Правильно, – сказала Аманда, – но что с ним можно сделать?
– Можно как-нибудь припугнуть.
– Но чем можно попугнуть самого богатого человека в деревне?
– Нужно вспомнить, чем он дорожит.
– А давайте похитим его жену, – внезапно воскликнула Аманда.
– Как это – по-хи-тим?! – удивился Яни.
– Она имеет в виду: поймаем, запрем где-нибудь и станем требовать, – объяснил Дэвид. – По-моему, дурацкая затея.
– Слушай, Дэвид, ты пока вообще ничего не предложил, – запротестовала Аманда, – и я не понимаю, почему ты считаешь идею глупой.
– Я тоже боюсь, что не сработает, – горестно сказал Яни. – Во-первых, она чудовищно толстая и мы просто не сможем унести ее. Во-вторых, я думаю, что мэр будет только рад от нее избавиться. Представьте себе, что будет, если мы похитим жену мэра, а он ее обратно не захочет – что с ней тогда делать? Она ведь ест больше, чем все остальные жители деревни, вместе взятые.
– Да, и главное, похищение людей – это нарушение закона, – заявил Дэвид.
– Кстати, – не сдавалась Аманда, – а являются ли законными действия мэра по отношению к Яни?
– В том-то и вся штука, – вздохнул Дэвид, – это называется «изъятием имущества за долги» и вполне в рамках закона.
– Вот это да, – протянула Аманда, удивляясь, насколько ее брат подкован в юриспруденции, – но я все равно не понимаю, почему мы не можем похитить жену мэра. В конце концов, здесь же никто не следит за соблюдением закона.
– Ты забыла Менелуса Простафили, – напомнил Дэвид.
На это Аманда залилась смехом, к которому присоединился и Яни. Вся деревня знала, что Менелус Простафили был слишком мягкосердечным полисменом, чтобы кого-то арестовать. К тому же в течение многих лет он упражнялся лишь в одном искусстве – плевать в потолок, так что заставить его вылезти из постели могло бы только особо дерзкое нарушение закона.
– Да уж. Если он – единственный страж закона, которого нам следует опасаться, – смеялась Аманда, – то мы можем спокойно похитить всю деревню.
– Правильно, но с женой мэра будет больше возни, чем со всей остальной деревней! – грустно сказал Дэвид.
– Ты прав, – согласилась с ним Аманда. – Давай посоветуемся с отцом.
– Ты что? Он же нам все испортит.
– Балбес, я не собираюсь говорить ему об этом прямо. Можно намеками выяснить его взгляды.
– Не представляю, как ты это сможешь сделать, не объясняя ничего, – пожал плечами Дэвид.
– Оставь это мне, – уверенно заявила Аманда. – Я тоньше разбираюсь в этих вещах, чем ты. А сейчас пойдемте-ка ужинать. Как ты, Яни, смотришь на то, чтобы завтра поплыть с нами на Остров Гесперид и обсудить там детали? А я тем временем выясню позицию нашего папаши.
– Прекрасно, – сказал Яни, прощаясь. – Значит, встречаемся завтра утром на пляже.
Дети отправились домой, горячо обсуждая тему похищения. Когда они пришли, на террасе уже горели медные керосиновые лампы и окна были озарены золотым светом. Там уже был накрыт стол к ужину.
– Ах, это вы, мои крошки, – сказала миссис Зяблик. – А я как раз собиралась вас искать, потому что Агати приготовила ужин. Во всяком случае, думаю, что приготовила, потому что папочка не захотел пойти в кухню и спросить у нее.
– При наличии двух женщин в семье, – пробурчал генерал, попыхивая трубкой, – почему именно я должен идти в кухню и вдаваться в хозяйственные подробности.
– Правильно, папочка, – сладко улыбнулась Аманда. – Сиди-сиди, я сейчас сбегаю и все выясню.
– И-ди-отка, – прошипел Дэвид, проследовав за ней на кухню.
– Ты чего это? – удивилась Аманда.
– Корчишь из себя пай-девочку, – сказал Дэвид, – если слишком войдешь в роль, он заподозрит неладное.
– Ничего не случится, вот увидишь, – сказала Аманда.
Затем все уселись за накрытый стол, и некоторое время семейство ужинало в полном молчании.
– Ты всласть порисовал сегодня, милый? – спросила наконец своего супруга миссис Зяблик. Она давно оставила надежду, что ее благоверный когда-нибудь станет настоящим художником, и относилась к его творчеству как к мании.
– О, у меня сегодня новый шедевр, – ответил ей генерал. – А кстати, жаркое удалось!
– Спасибо, родненький, – сказала тронутая миссис Зяблик, хотя сама она не принимала участия не то что в готовке, но и в заказе ужина.
– Скажи, папочка, – спросила вдруг Аманда, – если бы ты писал картины как Рембрандт, что бы ты делал?
– О-о, я был бы счастлив, – сказал генерал.
– Я имею в виду – если бы ты внезапно открыл в себе талант Рембрандта, стал бы ты продавать свои работы?
– Пожалуй, – ответил удивленный генерал.
– И если бы у тебя весь чердак был набит шедеврами на уровне кисти Рембрандта, как бы ты их подписывал? – спросила Аманда.
Дэвид, обеспокоенный таким странным подходом сестры к животрепещущей проблеме, ерзал на стуле.
– Ну, выдавать их за подлинного Р-рембранд-та, – подумав, сказал генерал, – было бы н-незакон-но, так что мне пришлось бы продавать их под моим собственным именем. Н-ну, можно, конечно, придумать себе псев-до-ним – вот, например… Рем-бранд-хлыст… Нет, не годится… Рем-бранд-мей-стер? Ближе к делу… Ага! Вот! Рембранд-майор!
Обер-унтер-Рембранд-генерал-майор! А, каково! А если бы я продавал их как подлинного Рембрандта, это было бы мошенничеством.
– Папа, скажи, – снова спросила Аманда, – почему одни действия считаются преступлениями, а другие нет?
– Видишь ли, милая, над этой проблемой веками бьются философы и религиозные конфессии, а ты хочешь, чтобы я сейчас, с куском жаркого во рту, дал тебе скорый и точный ответ!
– Ну папа, – настаивала Аманда, – действия, которые причиняют людям боль, понятное дело, относятся к преступлениям; но скажи, почему преступлениями иногда называются деяния, которые вовсе не обязательно причиняют людям боль?
– Девочка моя, – обреченно сказал генерал, – ты порою говоришь так же непонятно, как и твоя мать.
– Ну… – сказала Аманда, в раздумье подняв руку с вилкой, – например… Если ты будешь продавать свои шедевры как подлинного Рембрандта, ты же никому не причинишь страданий, и тем не менее это будет преступление. Или… возьмем похищение человека. Предположим, при этом ему никто не причинил вреда. Будешь ли ты считать, что это преступление?
Генерал сунул в рот огромный кусок мяса и стал медленно жевать, чтобы было больше времени обдумать ответ.
– По моему глубочайшему убеждению, – сказал он наконец, – похищение человека – самое тяжкое преступление после убийства, истязаний и голосования за партию лейбористов.
Дэвид с самодовольным видом взглянул на сестру.
– Однако, – заинтересовался генерал, отодвинув стул от стола и достав из кармана трубку, – чем вызван этот внезапный интерес к самым недобрым деяниям рода человеческого? Надеюсь, вы не собираетесь заниматься ночным похищением котов?
– Конечно нет, – успокоила его дочь, – мы только хотели выяснить. Ты же сам говорил, чтобы в случае сомнений мы обращались к тебе.
– Беда в том, – объяснил генерал, – что после этих расспросов меня тоже начинают охватывать сомнения.
Выкурив трубку, он принялся в быстром темпе выбивать алюминиевой ногой сложный ритм.