Кочевые тюрки — люди живые, здоровые; любят жизнь, любят веселье, любят одеваться в яркие одежды, праздники любят! Умрёт кто — и вот уже и поминают умершего играми, скачками, песнями, плясками… Не поймёт сторонний, чужой, что же случилось; то ли смерть, то ли рождение; то ли похороны, то ли свадьба!..
Есть у кочевников свои певцы-сказители. Поют они о подвигах давних богатырей, о любви храбрых девушек и смелых юношей… Жены и дочери кочевников ходят с открытыми лицами, держат голову прямо, глаза не опускают…
Однажды летела песня над землёй. А люди тогда не знали песен, петь не умели. А самая первая на свете песня летела и пела. И где летела низко, там люди перенимали её и учились петь. А над кочевьями тюрок пролетела совсем низко. Оттого они — лучшие во всём мире певцы!..
А степь, она разная. На юге летом жарко, теплынь, будто в самых жарких странах. А зимой — стужа, будто в самых северных землях. Колючим кустарником зарастает к югу степь. Одни лишь неприхотливые, выносливые верблюды могут питаться такими колючими растениями… Ползают большие когтистые ящерицы, ядовитые пауки и скорпионы… А там, дальше, дальше — горы, цепь гор. Небесные горы…
Громоздятся хребты над хребтами всё выше, всё снежнее, всё скалистее. Переваливаешь хребет, а за ним — высокая степь. А за другим хребтом — снова степь. А ещё выше, на самой выси, вровень с вершинами снеговыми — высочайшая степь!
А все хребты сходятся к самой великой горе. Тянется и тянется её вершина — длинное снеговое поле, усеянное крутыми остроконечными пиками. Но эта огромная, многозубчатая вершина, она есть подошва самой высокой, великой вершины, подошва горы Хан-Тенгри. Здесь обитает недоступное человеческому взгляду языческое божество всех тюрок — Небо, Тангра, Тенгри, Танри… По-разному произносят его имя… Но имя это — одно, имя тюркского Бога, Иеговы[64] тюрок…
Недоступна обитель Неба. До вечных снегов надо подняться, чтобы увидеть очертания великой горы. И то, не всегда удаётся увидеть: облака лепятся по ледниковым ущельям, сторожат великую гору…
Высоко-высоко в синеву небес уходят гребни скалистых гор, Небесных гор, суровые, обвеваемые холодными ветрами…
Все на свете, сколько их есть на земле, тюрки поклоняются и молятся недоступному Небу, которое — Бог. Болгары первыми из тюрок принесли сказания о нём на Балканы и высекли в камне огромное изображение всадника — жреца Неба, Мадарского конника…[65]
Но время минуло, пошло дорогами-путями, заставило тюрок принять веру Аллаха или веру Христа… А Небо — оно всегда Небо, вековечное Небо единого Бога земных существ…
Засвистели по степи монгольские стрелы, под копыта неподкованных монгольских лошадей низкорослых упали цветущие города Азии. Закончились простые перемещения по степям: с пастбища весеннего — повыше в горы, а там, когда минует лето, спускаешься на зимнюю стоянку; а придёт новая весна — и снова повторится незамысловатый путь… Но вот пришёл конец подобной жизни. Явилась цель движения. И была эта цель — бегство! Все побежали прочь от монголов. Бежали, переменяя на бегу веру, словно бы в платье новое облачаясь; и переменяли внешний облик, и вправду иные видом своим делались, и вправду облачались в иное платье. И брали себе жён из племён и родов, с какими и не встречались прежде; и уходили к мужьям из иных племён; и вот менялись видом — иные глаза, волосы, иная стать… Бежали!..
Сердились на монголов, рассказывали о них сказку плохую, продолжали всё ту же сказку о песне:
…позавидовали монголы тюркам — зачем те поют столь хорошо! Решили монголы перенять красивое пение. Послали на стоянку молодого молодца, он спрятался близ стоянки и стал слушать. А на стоянке было пусто, как раз откочевали все, одна лишь хромоногая старая собака оставалась. Вечер спустился, собака завыла. А молодой монгольский молодец подумал: «Вот она, тюркская песня!» Запомнил её твёрдо и научил своих сородичей. Оттого-то монгольские песни и походят на вой волков…
То-то и оно! Наши песни — это песни, а песни тех, от кого мы бежим, спасаемся, — это волчий вой!..
И в туркманском племени кайы думали так. Люди кайы бежали от монголов в земли Эрменийе. После, когда монгольские полководцы Джубе и Субудай пошли нападать на страну персов, кайы добрались в Малую Азию. Пасли, перегоняли свои стада между крепостями Эрзурум и Эрзинд-жан, пили воду реки Евфрат. После решили идти на хорошие пастбища, а то ведь уже долго бродили по земле бедной, плохой для скота. А надо было найти хорошие пастбища. Все хотели возвратиться в далёкую даль, туда, откуда бежали уже давно; туда, где раскинулись большие степи, и были там хорошие пастбища, а здесь уже сколько ходишь, а хороших пастбищ нет! Все хотели вернуться на родину, на далёкую родину, на самую первую родину… Может быть, там, в далёких степях травянистых, уже снова тишина, и нет воинственных монголов?..
64
65