Султан величественно вышел первым, Эртугрул шёл за ним. Смутное волнение охватило душу. Заметались перед взором внутренним смутные картины, смешиваясь, дробясь, не завершаясь… Вот новая юрта с богатым убранством — золотые и серебряные украшения теперь покорно служат ему, Эртугрулу, не гордясь перед ним своим видом… Вот невеста его сияет радостью глаз, и руки её уже не огрубелые от работы кочевницы, гладят радостно и чуть боязливо мягкие шелка цветные… Хотелось всего этого!.. А если взбунтуются воины его рода? Если не согласятся старики? Но разве он не вождь им? Разве он не возвратил им храбрость? На месте битвы будет погребение павших, и памятные камни следует поставить; но чувство храбрости одушевляет живых!.. Да, он сделается полководцем могучего султана! Но никогда — слугой! Пусть все знают: никогда — слугой!..
Забили барабаны; загремели, взвыли воинские долгие трубы… Собирались множеством воины… Эртугрул поднялся вслед за султаном на невысокий холм, поклонился султану и поцеловал ему руку. Воины Эртугрула смотрели. Гомон стоял ровный, будто ровно гудели дикие пчелы в своём роении…
— Я решил, — начал свою речь молодой полководец; и чувствовал, как идут на язык верные слова. — Я решил перейти вместе со всем родом нашим под крыло милостей султана Алаэддина Кейкубада, сына Кейхюсрева! Довольно бродить нам по землям чужим непрошеными гостями. Мы поселяемся здесь! Отныне в этой стране — наша родина!..
Гомон разносился одобрительный. И вовсе одобрением и восхищением зазвучали голоса, когда по приказанию султана принесли много дорогих подарков — цветную одежду, ткани, оружие, золотую и серебряную посуду… Своими руками султан накинул на плечи Эртугрула пышный красный плащ из дорогой плотной ткани, расшитый плотными золотыми нитями, переливчатыми выпуклыми узорами… Султан объявил, что жалует Эртугрулу и народу Эртугрула местность, называемую Сугют, — чтобы они проводили там зимы; а горы Доманич между Бурсой и Кютхией, и местность Эрмени[89] — жалует Эртугрулу и народу Эртугрула для стоянок летних, чтобы тучнели их овцы и давали много шерсти и молока и приплода…
— Слышали?! — крикнул Эртугрул с холма. — Слышали?! Это теперь наши земли! Мы — хозяева! Мы заслужили наши владения честью и храбростью!..
Началось празднование. Вскинув руки высоко, воины Эртугрула плясали, топая подошвами сапог о землю твёрдую. Чёрные, туго заплетённые косы бились на груди. Уже запели громкие голоса:
После воинственных песен запели другие — о жизни человеческой — сложенные в бесконечном кочевье… Протяжно пели. И созвучия звенели бубенцами…
Песни были прежние, давние, кочевничьи; тянулись-протягивались, уносили сердца в далёкие-далёкие степи, туда, совсем далеко, где на высокой-высокой горе — престол верховного Бога — Неба…
Это всё было или не было? Или всё это было придумано после, и даже и много после; когда имена потомков Эртугрула сделались у всех на слуху?.. И самым первым написал свои слова летописец Языджиоглу Али. Написал в XV-ом столетии, и сочинение его называлось: «Сельджукнаме», а порою называют сочинение это — «Огузнаме». Языджиоглу Али рисовал потомков Эртугрула преемниками прямыми сельджукских султанов; и выводил тех и других от общего легендарного тюркского праотца — Огуза. А уж после хроники Языджиоглу Али пошли и другие писать… И мой любимый Мехмед Нешри в своём «Зерцале мира» (или лучше: «Зеркале…»?)… Кстати, Языджиоглу Али ничего не писал о битве с монголами и о помощи Эртугрула султану… Но, может быть, всё так и было; или почти так и было. Ведь пребывание племени кайы в Восточной Анатолии как раз и совпадает с нашествием туда монголов. А монголов кайы не любили; вроде бы им не за что было любить монголов…
89
91