— А разве иначе возможно?
— Есть на свете люди, которым любопытно, что происходит вокруг них.
— Я мало грешу подобным свойством…
У входа в мечеть Синджари они разулись. Эртугрул оробел. Правоверные слушали проповедника, говорившего с мимбара[108]. Персидских и арабских слов было так много в его проповеди, что Эртугрул не понимал почти ничего. Джелаледдин искоса глянул на него и раздумал пытаться растолковать проповедь. Кочевник явно наслаждался этими звуками непонятных речей…
«Простая чистая душа, угодная Аллаху!» — подумал Джелаледдин.
Эртугрул молился истово, припадая лбом к циновке. На улице Джелаледдин пригласил его в гости:
— Мой дом здесь поблизости…
Всю дорогу до дома Джелаледдина молчали; один только раз Эртугрул произнёс с горячностью, всё ещё впечатлённый молитвой в мечети:
— Сладкие слова Аллаха, сладкие слова!.. Нет, я буду просить султана, буду просить!..
— О чём же? — осторожно полюбопытствовал Джелаледдин.
— Буду просить, чтобы он прислал на наше становище имамов!..
Тут подошли к воротам дома. Был хороший дом. В комнате для гостей подано было хорошее угощение. Эртугрул просил гостеприимного хозяина говорить о божественном и слушал с восторгом красные глаголания. Знаменитый в дальнейших столетиях Руми (а это — вы догадались, разумеется! — был не кто иной, как он!) говорил ему о своём учении, но увидел, что этот простодушный человек едва ли поймёт его. Тогда стал говорить ему свои стихи. Эртугрул имел хорошую память, запомнил поэтические слова и даже годы спустя повторял их своим сыновьям и говорил при этом повторении:
— Вот, знайте, сыновья, что не одна лишь земная жизнь с её благами, желаниями и жаждой исполнения всех этих желаний существует на свете!..
Спустя ровно три дня прибыло из султанского дворца приглашение с посыльным. Посыльный громко прочитал слова приглашения; так полагалось; и было хорошо, что так полагалось, ведь сам Эртугрул не мог читать…
Ближе к вечеру он надел нарядную одежду, набросил на плечи тот самый красный плащ, подаренный султаном, и поехал во дворец, в сопровождении своих всадников.
Слуги приняли коней, а другие слуги провели Эртугрулу II его спутников в большой зал. Зал весь был сплошь в копрах цветных, разноцветных — и на полу и на стенах — копры! Будто огромная юрта! «Быть может, в обителях Рая — такие юрты!» — подумал кочевник. В подсвечниках, золотых и серебряных, многое множество свечей горело; и было поздним вечером и ночью — совсем светло! Длинные низкие столы были сплошь уставлены лаганами-блюдами и соханами-мисками, и чашами; и тоже была посуда серебряная и золотая. А благоухание яств и напитков такое было, как в тот день, когда Эртугрул угощался в султанской палатке; только много сильнее и гуще, потому что еды и питий было поставлено куда больше! А на особом помосте поставлен был особый стол. И Эртугрул догадался, что за этим столом будут насыщаться султан и ближние люди султана. Вдруг ему захотелось, чтобы и его проводили слуги к этому столу. Но и его самого, и его спешившихся у дворцовых ворот конников, посадили на нижнем конце одного из тех длинных столов.