Османский султан не был похож на большинство монархов своего времени, он больше, чем просто человек. Его особый статус определен законами мироздания и религии, а также законом человеческим. Поскольку порядка престолонаследия не существует, его смерть «всегда является чрезвычайно важным делом»[23]: империи угрожает хаос, подорвана основа основ, отмечает историк Кемаль-паша-заде (ум. 1534). Это ставит под угрозу династическую преемственность. Только новая инаугурация его родственника оживляет мертвое тело государства, продолжает летописец Селаники (ум. ок. 1600).
Прочность империи не вызывала сомнений до XIX века. Тем не менее циклическая теория Ибн Халдуна (ум. 1406), согласно которой каждая династия несет в себе семена собственного упадка, вызывает интерес ученых XVII века. Во времена кризиса династии образцом для подражания становится правление Сулеймана Великолепного (1520–1566). Важно вернуться к здоровой традиции, обеспечивая при этом грамотное использование ресурсов. Именно этот принцип составлял суть османской внутренней политики, хотя юридические и символические категории, лежавшие в ее основе, эволюционировали: в середине XIX века различие между агентами султана (аскеры; asker) и населением-налогоплательщиком (райя) изменилось из-за введения понятия гражданства. Центральная администрация столкнулась с серьезной проблемой. Изначально она была создана в самом сердце расширяющегося военно-налогового государства. Однако со второй половины XVII века армии больше не подчинялись непосредственно логистике, монополизированной центральной властью, тогда как казна изо всех сил пыталась пополнить свои запасы. Хронограмма султана продолжает провозглашать его «вечным победителем». Его янычар и всадников становится все меньше и меньше.
Право собственности на землю, принадлежность к благородному сословию и налоги
В отличие от Монгольской империи, территория Османского государства не была поделена между наследниками, выбравшими верховного хана в качестве правителя, родственники бея (bey или beğ) не делили бейлик на уделы. Государь имел право на трофеи, ему принадлежала их пятая часть. Однако в отличие от русских князей или византийских императоров султан не отдавал значительную часть своих территорий старой или новой элите, чтобы заручиться их лояльностью. Исключительная собственность государства – пахотные земли (где возделывались популярные сельскохозяйственные культуры) – были выделены из обширного недвижимого имущества, на которое, согласно нормам исламского права (фикх; fikh), распространялось право собственности. Иногда за государем оставались целые города и обширные территории. Порой он жертвовал их на богоугодные дела (вакф; vakf). Иногда передавал в дар сановникам и частным лицам. После завоевания Салоник в 1430 году Мурад II уступил турецким поселенцам дома, конфискованные у христиан, но сохранил за собой бóльшую часть лавок[24]. На закате империи во владениях Абдулхамида II были крупные наделы земли, особенно в Ираке. Возможно, он был самым крупным землевладельцем в мире. Понятие султанской собственности связано с довольно необычной для европейцев старого режима характеристикой: игнорирование принадлежности к благородному сословию. Политическая идеология унаследовала эгалитарные идеалы пограничных беев – братство по оружию и отказ от родословных. Если в первом веке существования государства османский бей выступал в качестве primus inter pares[25], то в последующие века он уже не считал себя таковым. В этом состояло его отличие от римского императора[26]. В русской традиции на смену боярам, подчинявшимся князю и называвшим себя его холопами, пришли дворяне, способные оставить своим потомкам гигантские имения. В Османской империи рабы Порты уступили место бюрократам, владевшим большим количеством собственности. После смерти их имущество обычно подлежало конфискации. И если в Российской империи признание служилого дворянства стало системообразующим для формирования аппарата власти[27], в случае Османской империи знать к управлению государством никогда не допускалась. При этом большие семьи устанавливали свое господство на многих территориях.
Государство налагало на подданных налоговый сбор[28]. Власти устанавливали налог для всех производителей, они распределяли часть государственных доходов и оставляли на усмотрение бенефициаров распределение налогового бремени между производителями. Уровень личных налогов устанавливался в соответствии с трудоспособностью и размером владений; размер налоговых обязательств и освобождение от налогов были определены договорами, что формировало риторику прошений и приводило к непрерывному написанию петиций, адресованных Порте. Конечно, существовали так называемые вакуфные земли, доходы от которых (земельный налог на пахотные угодья) собирались в пользу семьи или вакфа. Однако государство стремилось ограничить рост подобных земель и даже сократить количество, тем самым уменьшив упущенный доход. В свою очередь, государство неохотно пользовалось правом на земельную собственность, запрещало присвоение иностранцами доходов от королевских владений и препятствовало формированию земельной аристократии[29].