Девиантные дервиши намеренно практиковали отвратительное поведение, чтобы полностью открыто отречься от общества и социальных норм. Они были не отшельниками, а скорее нонконформистами, стремившимися шокировать своих метафорических родителей – других суфиев. Девиантные дервиши привлекали мужчин, которые порвали свои социальные связи: подростков, конфликтовавших с родителями; студентов, недовольных своими учителями; кавалеристов, нежелавших подчиняться командирам; молодежь высшего класса, выпавшую из общества, и молодых отпрысков уважаемых суфиев, военачальников, элиты, правителей и членов королевской семьи, восставших против своих отцов.
Дервиши-нигилисты отказались молиться и поститься, – тогда как молитва и пост являются двумя обязательными практиками, общими для суннитского и шиитского ислама, – и выполнять какие-либо другие религиозные обязательства.
Они ходили босиком и совершенно голыми или с несколькими листьями, прикрывавшими их интимные части, символизируя фиговый лист Адама. Некоторые носили набедренные повязки или шерстяные мешки, меха или шкуры животных. В нарушение мусульманской мужской практики, согласно которой отсутствие волос на лице ассоциировалась с отсутствием чести и статуса, некоторые сбривали волосы, брови, бороду и усы. Гладкое лицо, утверждали они, символизировало их готовность открыто встретиться лицом к лицу с божественным. Наряду со своими диковинными нарядами они вызывающе украшали тела: носили железные кольца, металлические серьги, ошейники, браслеты на руках и ногах, пирсинг на гениталиях.
Особенно возмутительными были те, кто распахивал плащи, демонстрируя железные кольца на их проколотых пенисах. Некоторые щеголяли татуировками с изображением меча Али, имени Али или змей. У них были странные атрибуты: топоры, дубинки, кости и рога. Все группы часто пребывали в состоянии алкогольного опьянения и кричали. Дервиши, пьющие вино, также проявляли эту экстатическую склонность. Как и другие суфии, они наслаждались музыкой и танцами, но доходили в этом до крайности. Они прославились своими большими общественными собраниями, где играли на тамбуринах, барабанах и рожках, громко пели и экстатично танцевали во славу Бога. Некоторые включали в свою свиту молодых мальчиков-танцоров. В ту эпоху в Анатолии также была хорошо известна группа странствующих женщин-суфиек, называемых Сестрами Рума.
Тюркских вождей, таких как Осман, для обеспечения популярности правления которого и распространения ислама в его владениях суфии имели решающее значение, нельзя назвать узколобыми. Их экуменическое понимание того, кто такой мусульманин, включало совершенных людей, полюса вселенной, святых и мессий, которые принимали облик животных и летали как птицы. Успех Османа частично основывался на его способности привлечь различные исламские группы на свою сторону, не пытаясь примирить их разногласия, не говоря уже о том, чтобы судить, были ли они «истинными» мусульманами или нет.
Завоевание и божественная милость
Самые первые османские хронисты связывали султанский дом с суфиями – как с конформистскими орденами, так и с орденами девиантных дервишей. Даже духовная биография Хаджи Бекташа утверждает, что дервиш объявил о том, что Божья санкция будет снята с сельджуков и передана Эртугрулу, отцу Османа[46].
Последователи Хаджи Бекташа верили, что из-за близости к Богу он обладает силой ходатайствовать о передаче светской власти.
Спустя полтора столетия после его смерти последователи Османа рассказали политически полезную историю о том, что Осман провел одну ночь в доме шейха Эдебали, суфия, связанного с радикальными течениями туркменского мистицизма. Шейх был учеником воинствующего проповедника Хорасани, который от имени туркменских кочевников возглавил суфийское восстание в Анатолии против сельджуков, аристократии и городских суфийских орденов. Связь, установившаяся между Османом и шейхом, однако, была больше в духе мевлеви, чем бекташами, поскольку Осман был символически «оплодотворен» святым человеком. Когда он спал, Осман увидел во сне, что луна поднялась из груди шейха Эдебали и погрузилась в его собственную. Затем из пупка Османа выросло дерево, тень которого накрыла весь мир с горами и текущими из них ручьями.
Люди пили воду из этих ручьев, использовали их для полива садов и строили проточные фонтаны[47]. Проснувшись, Осман рассказал свой сон шейху. Тот ответил: «Осман, сын мой! Власть была дарована тебе и твоим потомкам» и отдал свою дочь Малхун в жены Осману.
46
Vilâyet-nâme: Manâkıb-ı Hünkâr Hacı Bektâş-ı Velî, ed. Abdülbaki Gölpınarlı (Istanbul, 1958), 71–75, cited in Cemal Kafadar, Between Two Worlds: The Construction of the Ottoman State (Berkeley: University of California Press, 1995), 30.