Его голос слабеет, кожа бледнеет. Я чувствую, как его кровь просачивается сквозь скомканный материал, который я прижимаю к нему. "Итак, гипотетически, просто знай, что… что я уйду счастливым человеком, потому что… потому что ты любишь меня, Стелла М…" Его веки начинают трепетать, а у меня в груди словно все рушится, легкие едва успевают расширяться.
"Я люблю тебя, Лохлан. Люблю. Я люблю тебя так чертовски сильно".
Слабый изгиб его губ — все, что мне нужно, чтобы понять, что он услышал меня, прежде чем его глаза закрылись.
Глаза щиплет так, будто я не моргала несколько дней. Лишь половина раздражения вызвана слезами; вторую половину можно свалить на этот богом забытый флуоресцентный свет, когда я шагаю по коридорам больницы, ожидая, пока медсестра Джульетты выйдет из палаты.
Джульетту и Лохлана вывезли на вертолете из Саммерленда три часа назад. Я поехал с Лохланом, и его сразу же увезли в операционную, так что я до сих пор в полном неведении, что, черт возьми, произошло.
Я знаю, что кровь не может кипеть, но я начинаю сомневаться в этом факте. Ничто другое не может описать то, что я сейчас чувствую. Все, что я хочу, — это ответы, а все, что у меня есть, — это вопросы.
Выживет ли Лохлан после операции?
Как они оказались в сарае с аквалангами?
Почему Джульетта пыталась убить его?
Сможет ли она вообще рассказать мне?
Она не в операционной, но, кроме этого, я ничего не знаю о ее состоянии. Когда прилетели вертолеты, она была едва в сознании.
Дверь открывается, и я оборачиваюсь: из нее выходит медсестра с планшетом в руках. "Она может говорить?"
Она не решается мне ответить, но я знаю, что Кэш потянул за какие-то гребаные ниточки, и каждая медсестра, врач и уборщица должны быть убеждены в том, что нужно игнорировать все законы о конфиденциальности пациентов.
Мне кажется, что моя челюсть сейчас сломается от того, как сильно я ее сжимаю. Я пытаюсь расслабиться и спрашиваю снова. "Она может говорить?"
"Она может говорить, но у нее сильное сотрясение мозга. Она может потерять ориентацию или почувствовать усталость. Я уверен, что она также будет очень забывчивой или ей будет трудно вспомнить некоторые вещи".
"Хорошо". Я прохожу мимо нее и захожу в комнату, закрывая за собой дверь.
Джульетта сидит, но откинувшись на больничной койке. У нее два заплывших черных глаза и разбитая губа после падения. Ее голова обмотана бинтами, а к рукам и кистям подсоединены провода и трубки.
"Стелла, мне так жаль…"
Я протягиваю руку. "Мне не нужны извинения или оправдания. Мне нужно объяснение, и точка".
Ее глаза наполняются слезами, и она смотрит вниз, облизывая разбитую губу. Медленно поднимает взгляд и спрашивает скрипучим голосом: "С ним все в порядке?"
В моей груди вспыхивает и разгорается огонь. "Объяснение, Джульетта. Не открывай больше рот, пока не дашь мне его".
Она извиняюще кивает. "Да… мм… хорошо. Когда мы были в пляжном клубе, я искала что-то в своей сумочке. Я не могла найти его, поэтому стала доставать все подряд, включая членскую карточку. Лохлан узнал номер…"
" Подожди." Я быстро моргаю, и голова у меня плывет. Кажется, будто подо мной трясется земля. " Ты убила Джеффери?"
1. Play “Work Song” by Hozier
Глава 30
Неизвестный № 3
Джульетта
8 дней до этого
До этого момента я никогда не понимала, что значит "парализованный страхом". Человек, разговаривавший со Стеллой, только что снял маску, чтобы вытереть вспотевший лоб. При этом он показал лицо монстра. Прошло четыре года, а это лицо все еще преследует меня во сне и наяву.
Днем я вижу его отражение в обычных людях за каждым углом, в кафе и на светофоре. Но сегодня это не просто мое воображение, навязывающее его лицо другим. Нет, на этот раз он действительно здесь. Здесь во плоти…гнилой, тухлой плоти.
Шок от мысли, что я узнала его на улице, — булавочный укол по сравнению с копьем, пронзающим меня сейчас.
Фрагментарные воспоминания о той ночи обычно ограничиваются циклом, который они воспроизводят в моих кошмарах. Теперь же они проносятся в моей голове. Как бы фрагментарны они ни были, фрагменты жестоко ярки. Словно Либидин в мгновение ока превращается в другой клуб за сотню миль отсюда.
Его насмешливые слова: "Осторожнее" — словно холодный озноб, проникающий в мой череп.
Непреодолимый запах одеколона и гвоздичных сигарет, от которого у меня сводит желудок.
Ощущение удара о матрас и подпрыгивания, как будто я невесома.