Аукционный зал был высоким и просторным, размером с теннисный корт, оформленный в старинном духе, с двумя большими канделябрами, излучающими приятный рассеянный свет, который контрастировал с яркими лучами, расходившимися вдоль потолка со сводами. Стеклянная крыша была затенена наполовину задернутой шторой, препятствовавшей проникновению в зал солнцу во время проведения дневных торгов. Стены зелено-оливкового цвета были увешаны картинами и гобеленами, а на специально сооруженной платформе, обитой по бокам гигантским полотном со сценой из охотничьей жизни, расположились операторы с телевизионными камерами, в числе которых был и оператор из MI-5 с пропуском для прессы от газеты «Санди Таймс». В зале на небольших золоченых стульях сидело около ста дилеров и зрителей, взгляды которых были направлены на стройную фигуру аукциониста в безукоризненном пиджаке с гвоздикой в петлице, спокойно и без лишних жестов вещавшего с приподнятой деревянной трибуны:
— Пятнадцать тысяч фунтов. Шестнадцать, — пауза, взгляд на кого-то в переднем ряду. — Против вас, — сэр, и в ответ приподнял каталог. — Объявляю семнадцать тысяч фунтов. Восемнадцать. Девятнадцать. Объявляю двадцать тысяч фунтов. — Речь аукциониста продолжала журчать плавно и неторопливо, в то время как внизу среди публики такие же спокойные покупатели с непроницаемыми лицами подавали ему на кафедру сигналы — ответы на предложенные цены.
— Что он продает? — спросил Бонд, открывая каталог.
— Лот 40, — ответил мистер Сноумэн. — Бриллиантовое ожерелье. Видите, помощник держит на черном бархатном подносе. Возможно, оно пойдет за двадцать пять тысяч. Против французской лары выступает итальянец. Иначе ожерелье обошлось бы им всего в двадцать. Я торговался лишь до пятнадцати. Очень хотелось завладеть ими — прекрасные камни. Вот и все, продано.
И верно, цена поднялась до двадцати пяти тысяч и молоточек, который аукционист держал не за ручки, а за головку, мягко опустился, поставив точку в торгах за ожерелье.
— Ваше, сэр, — произнес мистер Питер Вильсон, и клерк по продаже засеменил между рядами, чтобы идентифицировать покупателя.
— Вы знаете, я разочарован, — сказал Бонд.
Мистер Сноумэн оторвал взгляд от каталога:
— Могу я вас спросить, почему?
— Мне никогда раньше не приходилось бывать на аукционах, и я всегда думал, что аукционист три раза стучит молотком, называя каждый раз сумму, говоря при этом: раз, два, три, продано — чтобы не лишить покупателей последнего шанса.
Мистер Сноумэн рассмеялся:
— Вы до сих пор можете встретиться с таким ведением аукциона в графствах или в Ирландии, но на лондонских аукционах от этого отказались еще до того, как я начал посещать их.
— Жаль. Раньше на торгах было больше драматизма.
— Ничего, через пару минут его будет достаточно и здесь. Сейчас будет последний лот перед началом интересующего нас представления.
Один из помощников аукциониста благоговейно развернул на черном бархатном подносе браслеты со сверкающими рубинами и бриллиантами. Бонд заглянул в каталог и отыскал описание лота 41. В нем вычурным и витиеватым слогом говорилось:
ПАРА ИЗЯЩНЫХ РУБИНОВЫХ И БРИЛЛИАНТОВЫХ БРАСЛЕТОВ, фронтальная сторона каждого в виде эллиптической грозди, состоящей из одного крупного и двух меньшего размера рубинов, ограниченной по периметру бриллиантами в форме подушечек; боковые и внутренняя стороны выполнены в виде более простых гроздей, чередующихся с бриллиантовым ажурным орнаментом с тонким кружевом завитков, расходящихся от центров с отдельными рубинами между свитыми в цепи рубиновыми и бриллиантовыми лентами, на фоне мельчайших золотых шариков зерни. Застежка-фермуар выполнена в виде эллиптической грозди.
В соответствии с семейной традицией данный лот ранее являлся собственностью миссис Фитцхерберт (1756-1837). Факт ее брака с принцем Уэльским (ставшим впоследствии королем Георгом IV) окончательно установлен в 1905 году, когда помещенный на хранение в банке «Куттс» (в 1833 году) опечатанный пакет с монаршего позволения был вскрыт и в нем обнаружены брачное свидетельство и прочие документальные доказательства.
Настоящие браслеты были предположительно переданы миссис Фитцхерберт ее племяннице, которую герцог Орлеанский величал «самой прекрасной девушкой Англии».
Пока на торгах все текло своим чередом. Бонд покинул свое место и пробрался по проходу в конец зала, откуда многие зрители уже вышли в новую галерею и холл, чтобы следить за аукционом по установленным там телевизорам. Он тщательно рассматривал собравшихся людей, выискивая какое-либо знакомое лицо из 200 сотрудников советского посольства. Их фотографии, полученные тайным путем, он изучал в течение всех последних дней. Однако среди разношерстной публики — дилеров, коллекционеров-любителей, богатых искателей приключений — не было решительно никого, кто хотя бы отдаленно напоминал разыскиваемых им людей. Вообще-то знакомые типы попадались, он их знал по скандальной хронике в газетах. Промелькнуло и несколько бледных лиц, которые могли принадлежать русским, но с не меньшим успехом и полдюжине других европейских национальностей. То тут, то там появлялись люди в темных очках, но это ни о чем не говорило. Бонд решил вернуться на свое место. Тот, кого он ищет, должен все-таки обозначить себя во время торгов.
— Объявляю четырнадцать тысяч. Пятнадцать. Пятнадцать тысяч. Молоточек опустился. — Ваши, сэр.
Теперь зал возбужденно зашевелился, зашелестели каталоги. Мистер Сноумэн вытер белым шелковым платком лоб и повернулся к Бонду:
— Сожалею, сэр, но теперь вам придется действовать в основном одному. Я должен внимательно следить за ходом аукциона, да и в любом случае по какой-то неизвестной причине здесь считается плохим тоном поворачиваться назад и высматривать того, кто противостоит вам. Конечно, если вы участвуете в торгах. Так что я смогу выявить интересующее вас лицо, если оно находится где-то перед нами, но это вряд ли. Вам остается следить за глазами Питера Вильсона и попытаться определить, на кого он смотрит или кто смотрит на него. Чтобы вам удалось обнаружить нужного человека, а это может оказаться весьма сложным делом, фиксируйте в зале любое, даже малейшее движение. Чтобы этот некто ни сделал — почесал в затылке, дотронулся до мочки уха, да все, что угодно, — будет являться кодом, обусловленным с Питером Вильсоном. Я полагаю, его условный знак не так очевиден, как простое поднимание каталога. Вы понимаете, о чем я толкую? И не забывайте, что он вообще может не делать никаких движений до тех пор, пока не сочтет, что поднял против меня мою предельную цену. Именно в этот момент он решит выйти из борьбы и подаст об этом знак. Заметьте, — мистер Сноумэн улыбнулся, — когда мы приблизимся к финишу, я так насяду на него, что заставлю проявиться. Это, разумеется, в том случае, если мы останемся единственными соперниками. Но, смею вас заверить, так и будет.
Судя по настроению мистера Сноумэна, Джеймс Бонд уверился, что тот получил распоряжение завладеть «Изумрудной сферой» любой ценой. Шум в зале внезапно стих, когда в зал с соответствующими церемониями внесли высокий пьедестал, задрапированный черным бархатом, и установили напротив кафедры аукциониста. На него поставили внушительных размеров овальный футляр, обшитый белым бархатом, после чего пожилой служащий в серой униформе с красными рукавами и воротничком, подпоясанный черным ремнем, торжественно раскрыл его, вынул лот 42 и, водрузив на черный бархат пьедестала, убрал футляр.
Отполированный изумруд размером с мяч для игры в крикет засверкал в своей изящной оправе сверхестественными ярко-зелеными огоньками, сочетаясь с разноцветным блеском других драгоценных камней на поверхности «Сферы» и небесного меридиана. Публика в восхищении замерла, даже клерки и эксперты, находящиеся за кафедрой и сидящие за высоким конторским столом около аукциониста, видавшие виды и привыкшие к проходящим перед их глазами драгоценностям королевских дворов Европы, даже они подались вперед, чтобы получше рассмотреть сокровище.
Джеймс Бонд опять углубился в каталог. Вот оно, описание лота 42, перегруженная тяжеловесными эпитетами проза: