Капитан Сзндер предложил:
— Не желаете ли взглянуть на место предстоящего поля боя? Затем я смогу объяснить вам намерения противника.
Бонд очень устал. Ему не очень-то хотелось засыпать со стоящей перед глазами картиной боя, но он ответил:
— Конечно, это было бы замечательно.
Капитан Сэндер выключил лампочку и по краям шторы в квартиру проникло уличное освещение.
— Я не хочу полностью задергивать штору, — объяснил он. — Маловероятно, но они могут вести наблюдение за местностью. Ложитесь на кровать и просуньте голову под штору, а я вкратце опишу все находящееся перед вашими глазами.
Нижняя рама в окне была поднята. Матрасы под весом Бонда почти не прогнулись, и он, как и на стрельбище в Бизли, занял положение для стрельбы, только теперь перед ним лежал поросший сорняками пустырь, раскинувшийся до освещенной огнями Циммерштрассе — границы с Восточным Берлином. До нее было около ста пятидесяти ярдов. Пояснения капитана Сэндера, доносившиеся из-за шторы, в чем-то походили на спиритический сеанс.
— Перед вами находится пустырь с множеством удобных укрытий. До границы от него — сто тридцать ярдов. Граница — это улица, а за ней, уже на стороне противника, опять пустырь, захламленный еще больше. Вот почему номер 272 выбрал место перехода именно здесь. В городе таких мест — с густой травой, разрушенными заборами и подвалами по обе стороны границы осталось совсем немного. Прикрываясь завалами, номер 272 приблизится к границе, затем сделает резкий бросок через Циммерштрассе и укроется в развалинах на нашей стороне. Самое опасное место — те самые ярко освещенные тридцать ярдов на границе, которые он будет преодолевать быстрым бегом. Здесь его и попытаются пристрелить. Верно?
Бонд тихо произнес слово «да». Близость врага и необходимость принимать меры предосторожности уже начали щекотать ему нервы.
— Большое новое одиннадцатиэтажное здание слева от вас — «Министерский дом», главный мозговой центр Восточного Берлина. Вы видите, что во многих окнах еще горит свет. Там, где его не выключают и на ночь, работают круглосуточно. Видимо, на освещенные окна вам не стоит обращать внимания. «Триггер» почти наверняка будет стрелять из темной комнаты. Посмотрите на четыре затемненных окна на углу здания, прямо над перекрестком. Свет в них не горел и вчера ночью, и сегодня вечером. Оттуда вести наблюдение и огонь удобнее всего. Расстояние до окон отсюда составляет от трехсот до трехсот десяти ярдов. Все необходимые расчеты я подготовил, вы можете ознакомиться с ними. Больше вам тревожиться не о чем. Улица весь вечер остается безлюдной, только каждые полчаса по ней проезжает патрульная бронированная машина в сопровождении двух мотоциклистов. Вчера вечером между шестью и семью часами, то есть в то время, на которое назначена операция, в здание через боковую дверь входили и выходили какие-то люди — что-то вроде гражданских служащих. До этого — ничего примечательного, обычная суета в правительственном учреждении, за исключением, правда, женского оркестра, который выступал в каком-то концертном зале той части здания, где размещается Министерство культуры. Ни одного из известных нам сотрудников КГБ и каких-либо приготовлений к операции не зафиксировано. Да и вряд ли это будет возможно, противник готовится тщательно. В любом случае, понаблюдайте хорошенько. И не забывайте, что сейчас темнее, чем будет завтра в шесть часов...
Выпускник Уинчестерского колледжа давно уже раздражающе похрапывал, а воображение Бонда все еще рисовало разные сценарии предстоящей операции. Вот он замечает на другой стороне в тени руин на фоне освещенной улицы движение, затем видит бегущего зигзагами человека и слышит треск выстрелов, в результате которых посреди широкой улицы распластывается корчащееся тело. И другой вариант — мужчина проскакивает в западный сектор и с шумом пробирается сквозь траву и завалы пустыря. Финал поистине гамлетовский — или внезапная смерть, или возвращение домой! Сколько времени потребуется Бонду, чтобы обнаружить русского снайпера в одном из этих темных окон и убить его? Пять секунд? Десять?
Когда на улице забрезжил рассвет и Бонду привиделись на шторе оружейные стволы, воспаленное воображение доконало его. Он на цыпочках пробрался в ванную комнату и исследовал находившиеся там медицинские препараты, которые предусмотрительная секретная служба доставила для него в квартиру. Выбрав туинал, он проглотил и запил водой две таблетки, после чего провалился в глубокий сон.
Когда в полдень Бонд проснулся, квартира была пуста. Он отдернул штору и, отойдя подальше от окна, стал всматриваться в серые громады берлинских домов под шум проходящих вдали трамваев и визг тормозов на повороте автострады у зоопарка. С явной неохотой Бонд окинул взглядом близлежащую местность, которую он изучал вчера вечером, и убедился, что сорняки на берлинских пустырях растут те же самые, что и на лондонских — папоротник, конский щавель да полынь.
На кухне рядом с буханкой хлеба лежала записка: «Мой друг» (на языке спецслужбы это означает «начальник») разрешает вам выйти на улицу. Вернитесь к 17 часам. Ваше имущество (то есть винтовка) прибыло и будет доставлено сегодня после обеда. П. Сэндер."
Бонд включил газовую горелку и по укоренившейся привычке сжег бумажку. Позавтракав яичницей с беконом и тостом с маслом, он влил в стакан с черным кофе изрядную дозу виски и проглотил содержимое. Затем принял ванну, побрился, облачился в серую невыразительную европейскую одежду, купленную специально для этого случая, спустился на лифте и вышел на улицу.
Джеймс Бонд всегда считал Берлин угрюмым и недружелюбным городом, лишь немного украшенным в западном секторе разнообразной мишурой и внешним лоском. Он прогулялся по улице Курфюрстен, заказал в кафе «Маркардт» кофе и мрачно уставился на законопослушных пешеходов, терпеливо ожидавших у перехода зеленый свет светофора, в то время как мимо проносился сверкающий поток автомобилей. На улице было холодно, порывистый восточный ветер трепал юбки на женщинах и плащи на спешащих мужчинах с неизменными папками в руках. Обогреватели в кафе отбрасывали красный свет на лица посетителей, медленно пьющих свои традиционные «чашечки» кофе, разбавленные десятью стаканами воды, читающих газеты и журналы и просматривающих деловые бумаги. Бонд, отрешившись от мыслей о предстоящем вечере, думал, как лучше провести время и какой вариант выбрать — то ли посетить известный всем таксистам и консьержкам респектабельно выглядящий дом на Клаузевицштрассе, то ли погулять по Грюнвальду. Добродетель восторжествовала, и Бонд, расплатившись за кофе, вышел на холодную улицу, чтобы взять такси.
Молодые деревья вокруг продолговатого озера уже были тронуты дыханием осени, и среди зелени крон появились золотые листья. За два часа вдоволь нагулявшись по покрытым опавшими листьями тропинкам, Бонд зашел в ресторан со стеклянной верандой с видом на озеро и с удовольствием съел двойную порцию местного блюда «Матжешеринг», приправленного кружочками лука и сметаной, а также попробовал шнапса, смешанного с пивом. В город он вернулся уже приободренным.
Около дома возился с мотором черного «Оппель-капитана» неопределенного вида молодой человек. Когда Бонд прошел совсем рядом с ним к двери и нажал звонок, тот даже головы из-под капота не поднял.
Капитан Сэндер успокоил Бонда, сказав, что это «друг» — капрал из транспортной секции поста в Западном Берлине. В «Оппеле» он испортил мотор, и каждый вечер с шести до семи часов будет в готовности по сигналу Сэндера, переданному по «Воки— токи», завести двигатель и выхлопной трубой заглушить звук выстрелов. В противном случае соседи могут известить полицию и возникнет необходимость излишних объяснений с ней. Дом находился в американском секторе, и хотя «друзья» дали разрешение английскому посту в Западном Берлине на проведение операции, они, естественно, были заинтересованы, чтобы все прошло гладко.
Бонду понравилась уловка с машиной, как понравилась ему и подготовка к операции в квартире. За спинкой кровати у подоконника была сооружена из дерева и металла станина для крепления винтовки, к которой, касаясь стволом шторы, был прислонен винчестер. Все деревянные и металлические части винтовки и снайперского прицела успели выкрасить в черный цвет. На кровати был разложен зловеще выглядевший черный бархатный капюшон с прорезями для глаз и рта, соединенный с рубашкой из того же материала. При его виде Бонд представил себе старинные гравюры со сценами испанской инквизиции и рисунки, изображающие анонимных палачей времен французской революции рядом с гильотиной. На кровати капитана Сэндера лежал такой же капюшон, а на подоконнике — бинокль ночного видения и микрофон для «Уоки-токи».