— Ну так что, мы возьмем ее с собой?
— А я-то думал, что мы переезжаем как раз для того, чтобы она перестала нас изводить, раз и навсегда.
Казалось, Марк смутился и пребывал в затруднении.
— Знаешь, она так переменилась. Ей нужно сменить обстановку, как и нам.
Пьер ничего не сказал. Он сгорал от стыда. Какая пытка! Он смотрел на отца, смотрел, как тот медленно, чинно крутил пластмассовую вилку, наматывая на нее лапшу, которая в свете неоновых ламп была какого-то не то голубоватого, не то сиреневого цвета. Ну почему отец несет эту чушь? Нет, Пьер ведь не был уж совсем идиотом! Он обратился с призывом о помощи к пользователям Интернета; таким образом он хотел найти свою мать… Он знал, что она родилась в Гавре, что она там выросла, училась, встретила его отца, потом родила в Лумьоле его, Пьера, а потом… потом исчезла, словно испарилась. Если бы она жила в Париже или где-то в другом месте, он бы об этом непременно узнал. Нашлись бы тысячи и тысячи свидетелей, которые завалили бы Пьера через Интернет сведениями о ней, сообщая все новые и новые подробности. Если только она не изменила имя и фамилию… Да, допустим, она где-то живет, но почему она никогда не звонит домой? На такие вопросы Марк обычно отвечал: «Она боится попасть на тебя. Ты можешь все испортить!» Возможно… Пьер теперь ни в чем не был уверен. И вообще, кто была та женщина, которую он звал мамой, когда был маленьким?
— Ты ей не доверяешь и опасаешься ее, — продолжал гнуть свою линию Марк. — Ну что же, быть может, в чем-то ты и прав. Да, у нее есть свой интерес, она хочет меня охмурить и удержать при себе, что правда, то правда, я ведь плачу за ее жилье, оплачиваю счета и непредвиденные расходы.
Поставив локти на стол, Марк говорил медленно, лениво, растягивая слова, говорил каким-то тусклым, невыразительным голосом.
— Вы скоро заведете еще одного ребенка?
— Ну, мы до этого еще не дошли, малыш, — улыбнулся Марк, показывая в улыбке свои ослепительно-белые зубы.
Пьер взял на десерт какой-то мусс, взял только потому, что его отец взял мусс, а затем он точно так же вслед за отцом решил выпить и кофе (хотя что за кофе можно было выпить в этой забегаловке… наверное, кофейник с этой бурдой томился на плите с самого утра). Хозяйка заведения подала счет.
— Ну как, идем?
— Ты мне до сих пор ничего не ответил на вопрос, касающийся твоей матери.
В глазах у Пьера потемнело. «Он что, сумасшедший? Или он меня считает сумасшедшим? Что я должен ему отвечать?» — думал Пьер. Чем больше они говорили, тем менее реальной она казалась. Из шкафа доставали старую куклу, с нее стряхивали пыль, ее вытирали, ее одевали в новое платье, ей делали новую прическу, ее заставляли есть, ее укладывали спать, ему говорили, что она больна и что она не должна двигаться, потом ему говорили, что она лжет, ее исцеляли, ее забывали в темном углу на несколько месяцев, ее ломали, затем ее снова чинили, эту милую Нелли, эту злую и противную Нелли, а потом ему говорили: «Иди, посмотри на нее и скажи, что с ней не так». В День Матерей ей, как ему говорили, отправляли большой букет цветов «от нас обоих, малыш, я позволил себе расписаться за тебя», а потом его уверяли в том, что она непременно им ответит, что она всегда любила белые гвоздики, что она их непременно получит в целости и сохранности, несмотря на перевозку, и что она пошлет им обоим в благодарность множество воздушных поцелуев.
— Подумай, малыш, и поговорим об этом попозже, когда у тебя уже будет ответ на мой вопрос.
Сунув руки в карманы куртки, Марк вытащил оттуда кучу мелочи и разложил монеты на столе. В самом деле, зачем разменивать крупную купюру, если у тебя полным-полно мелочи, от которой нужно избавиться? Он принялся считать монетки, одновременно как бы «открывая» для себя содержимое своих карманов.
— Это что такое? Рецепт. А это? Приглашение на посещение выставки старых автомобилей. Да, пожалуй, надо будет сходить… Я и тебя с собой возьму… А это что? Ах да, забавно… это всего лишь моментальный снимок, но ее тут очень легко узнать… Да, это она… Хочешь посмотреть? — спросил Марк, подталкивая фотографию пальцем.
Пьер под столом зажал руки между коленями, потому что руки у него тряслись. При свете неоновых ламп он краем глаза увидел на фотке женское лицо, в котором вдруг почувствовал что-то очень знакомое, родное.
— Она ведь красивая, правда? — сказал Марк.
Снимок был не слишком удачный: на черном фоне проступало смуглое лицо с какими-то странными красноватыми (быть может, заплаканными) глазами, полускрытое каким-то предметом, похожим на шляпу.