Я на минуту задумался – подобный подход был для меня совершенно новым.
– Ни разу, – ответил я наконец, – но ведь я никогда ни о чем не просил, профессор…
– Вот видите! Чтобы получить, нужно сперва попросить, и то ничего не известно. Ведь межзвездные отношения определяются политическими, а не физическими постоянными. Физика действительна всюду, но разве случалось вам видеть политика, который жаловался бы на гравитационную постоянную Земли? Какие это физические законы возбраняют имущим делиться с бедствующими? Просто диву даешься, как господа астрофизики могли не учесть в своих рассуждениях столь очевидных вещей! Но мы уже подъезжаем. Приглашаю вас посетить Институт Исторических Машин. Телефон я вам дал – позвоните, и мы условимся.
Действительно, поезд уже стучал на развилках пути, показался вокзал. Профессор спрятал «Звездные дневники» в портфель, взял накидку и сказал, улыбаясь:
– Политические отношения развиваются в Космосе уже миллиарды лет, но наблюдать их нельзя даже в самый большой телескоп. Поразмышляйте на досуге об этом, а пока – до свидания, дорогой господин Тиши! Знакомство с вами было для меня честью…
Я, все еще под сильным впечатлением от этой встречи, разыскал у здания вокзала черный мерседес, в котором ожидал меня Трюрли. Садясь в машину, я протянул ему руку. Он взглянул на меня, словно не мог взять в толк, что это такое высовывается из моего рукава, а затем прикоснулся к моей ладони кончиками пальцев. Хотя шофер не мог нас услышать, – он сидел за прозрачной перегородкой, – адвокат произнес очень тихо:
– Господин Кюссмих дал показания…
– Сознался? Это хорошо, – машинально ответил я и тут же сообразил, что сказал не то; ведь я разговаривал с его адвокатом.
– Для вас – нет, – бросил он холодно.
– Извините, что?
– Он сознался, что дарственная была трюком…
– Как это – трюком?.. Не понимаю.
– Будет лучше, если мы поговорим об этом у меня.
Мы замолчали. Его ледяной вид удивлял меня все больше; но когда мы очутились в его кабинете, шило вылезло из мешка.
– Господин Тихий, – сказал Трюрли, усевшись за письменный стол, – показания доктора Кюссмиха совершенно изменили ситуацию.
– Вы полагаете? Потому что они были ложными? Он оклеветал меня?
Адвокат сморщился, словно услышал что-то непристойное.
– Вы находитесь у адвоката, а не в зале суда. Клевета, – нет, вы только подумайте! Уж не хотите ли вы сказать, господин Тихий, что доктор Кюссмих ни с того ни с сего, ради ваших прекрасных глаз подарил вам объект стоимостью восемьдесят три миллиона швейцарских франков?
– О стоимости речи не было… – пробормотал я, – и… и с этим вот вы пришли ко мне…
– Я сделал то, что поручил мне мой клиент, – сказал Трюрли. Глаза у него были голубые, как у профессора, но далеко не столь симпатичные.
– Как же так… Вы хотите сказать, что вручили мне эту дарственную с задней мыслью?
– Мои мысли тут не при чем; это область моей психики, которая правосудию безразлична. Итак, вы пытаетесь утверждать, что приняли в дар от совершенно незнакомого вам человека восемьдесят три миллиона без всяких укрытых соображений?
– Да что вы тут такое говорите, – начал было я, распаляясь гневом, но он уставил на меня свой палец, как револьвер.
– Извините, но теперь я говорю. Если бы судей набрали со школьной скамьи, возможно, они приняли бы ваши показания за чистую монету; но на это рассчитывать не приходится. Подумать только! Человек, о котором вы даже не слышали, дарит вам восемьдесят три миллиона, потому что, видите ли, когда-то с удовольствием прочел книжку, которую вам заблагорассудилось сочинить? И суд должен в это поверить?
Адвокат достал из роскошной шкатулки сигарету и закурил ее от стоявшей возле чернильницы золотой зажигалки.
– Может быть, вы объясните мне, в чем дело? – сказал я, стараясь сохранять хотя бы наружное спокойствие. – Что угодно господину Кюссмиху? Чтобы я разделил с ним тюремную камеру?
– Доктор Кюссмих будет очищен от всех предъявленных ему ложных обвинений, – произнес адвокат Трюрли, выдыхая дым в мою сторону, словно хотел отогнать назойливое насекомое. – Боюсь, в камере вам придется сидеть одному.
– Погодите. – Я все еще ничего не понимал. – Он подарил мне замок… зачем? Он хочет взять его обратно?
Адвокат важно кивнул.
– Так какого черта было дарить? Ведь я не просил, я не знал – а-а-а… он боялся, что на замок наложат арест, конфискуют, да?
Лицо адвоката не дрогнуло, но у меня словно шоры упали с глаз.
– Ладно, – сказал я воинственно, – однако замок все еще мой, мой по закону…
– Не думаю, что вам это что-нибудь даст, ответил он равнодушно. – Дарственная настолько невероятна, что признать ее недействительной – пустячное дело.
– Понимаю, поэтому он дал ложные показания… но если судьи в это поверят, он у них запоет…
– Не знаю, что вы понимаете под словом «запоет», – сказал Трюрли. – Истцы давно уже вели дело к судебному процессу. Об этом знает каждый, кто читает газеты. Доктор Кюссмих находился в нелегком положении, поскольку первое заключение экспертов оказалось не в пользу «Мильмиля». Вы использовали его минутную слабость, душевный кризис, вызванный тревогой за благосостояние семьи. Он поступил вопреки моему совету, – я убеждал его, что правда восторжествует и мы выиграем процесс. Так оно и будет. Поэтому дело не дойдет до ареста имущества для взыскания суммы иска. Суду придется выяснить только одно: как вы, иностранец, пытались нажиться на чужой беде.
– Так ему ничего не грозит? Хотя сам он признает, что хотел с помощью дарственной отвертеться от описи имущества? Что он хотел…
– Никто не может быть наказан за то, что чего-то хотел.
– Значит, я тоже!
– Вы не только хотели, но и подписали известный вам документ.
– Но без задней мысли! Моя репутация безупречна! Я могу доказать это, – тут я осекся, потому что адвокат изменился в лице, словно вершины Альп при закате солнца.
– А серебряные ложечки?!! – загремел он, глядя на меня с нескрываемым презрением.
На этом я закончу отчет о нашей беседе. Адвоката, рекомендованного мне профессором Гнуссом, к которому я обратился за советом, звали Спутник Финкельштейн. Он был маленький, чернявый и веселый. Он выслушал мою историю до серебряных ложечек включительно, потер нос и сказал:
– Вы не удивляйтесь, что я все время провожу пальцем по носу: если ты двадцать лет носил очки, трудно отделаться от этой привычки сразу же после перехода на контактные линзы. Вы сообщили мне содержание представления, а я сообщу вам, кто авторы либретто. Кюссмих выиграет, потому что поладил с «Нестле». Речь шла о золотом кофе. Слышали? Кофе в порошке – если его растворить, выглядит в точности, как золото в чашке.
– А на вкус?
– Так себе. Но это незанятая пока рыночная ниша – никто еще до этого не додумался! Новинка! Пить чистое золото! Понимаете? Он выхватил патент у них из-под носа, вот они и подстроили ему пакость.
– А «Мильмиль»? Вреден он или нет?
– Все вредно, – категорическим тоном ответил мой защитник. – Там есть эндорфины, ну, знаете, соединения, которые организм сам вырабатывает в мозгу, болеутоляющие, морфин из той же оперы. Этих эндорфинов в «Мильмиле» – кот наплакал. Ровно столько, чтобы можно было писать об этом в рекламах. Одни врачи говорят, что это вредно, другие, что полезно. Или, во всяком случае, безвредно. Впрочем, какое это имеет значение? В гражданских делах все решает банковский счет – если уж нельзя выиграть, можно засутяжничать противника насмерть. Сейчас я как раз веду такое дело – о патенте на машину времени. Чтобы путешествовать в будущее. Называется хронорх. Туда и обратно – заметили? Два доктора из очень приличного университета, – назовем их, во избежание огласки, доктор Трефе и доктор Кошер, – изобрели его на пару. А патента им не выдают, потому что действует он не так, как гласит их описание.