Согласно его мнению, аура скорее зависит от уникальности произведения искусства, которая определяется его качеством и ценностью, и в меньшей степени от его удаленности от зрителя. Эта удаленность определяется не расстоянием между объектом и тем, кто на него смотрит, но психологической недоступностью и авторитетом, основанным на том, какое место данному произведению отводят традиция и канон. Беньямин утверждает, что включение произведения в канон равнозначно его вовлечению в культовые практики и ритуалы. Он пишет: «Первоначальный способ помещения произведения искусства в традиционный контекст нашел выражение в культе; древнейшие произведения искусства возникли <…> чтобы служить ритуалу <…>. Иными словами, уникальная ценность „подлинного“ произведения искусства основывается на ритуале…»63 (Benjamin 2008: 24).
В связи с рассуждениями Беньямина о фетишизации произведений искусства, которая является результатом не создания их, а перемещения в иной контекст, на ум приходит статья Элизабет Уилсон «Магическая мода» (Wilson 2004). Уилсон прослеживает связи между искусством и модой, используя метафорический образ платья, обладающего магическими свойствами, и опираясь на концепции товарного фетишизма, изложенные в работах Беньямина и Маркса. Исследовательница доказывает, что в светских обществах одежда, сшитая на заказ у модного портного, – это нечто большее чем символ социального статуса, поскольку воображение наделяет ее множеством других символических качеств. «Именно потому, что мы живем в обществе, где господствуют капитал и потребление, – пишет Уилсон, – мы принуждаем материальные предметы служить символическому олицетворению ценностей, далеких от материализма. В том числе предрассудков, магических верований и идей мистического свойства. Выражая или воплощая их, предметы [одежды] становятся светским аналогом религиозных фетишей» (Ibid.: 378). Дот тех пор пока произведение искусства остается фетишем – удаленным и недосягаемым объектом, исполненным иррациональной силы, – в культуре ему отводится место святыни, и право прикоснуться к нему имеет лишь привилегированное меньшинство. Взглянув с этой точки зрения на сшитый по индивидуальным меркам штучный предмет одежды, можно заметить, что, будучи уникальным и аутентичным произведением, вознесенным до статуса от-кутюр и символа неких особых достоинств, он приобретает черты объекта культового поклонения. Но в эпоху массовой воспроизводимости, которую делают возможной индустриализация и развитие эффективных технологий, мода, так же как произведение искусства, о котором пишет Беньямин, утрачивает свою уникальность. Мода освобождается от своей изначальной исключительности. Мода становится демократичной.
Эссе Беньямина «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» стало хрестоматийным в контексте истории искусства и теории медиа, но в исследованиях моды, во всяком случае, до последнего времени, оно практически не использовалось. Тем не менее мы уверены, что вопрос, который не дает покоя специалистам в области теории медиа, не менее актуален и для теории моды; он звучит так: если бы Вальтер Беньямин чудесным образом дожил до наших дней, что сказал бы он о густой сети гиперреальных репрезентаций, опутавшей современный мир? Для исследований моды этот вопрос имеет особое значение, учитывая, какие подвижки произошли в последние несколько десятилетий в отношениях между искусством, модой и массовой культурой. В незавершенном проекте Беньямина «Пассажи» подчеркивается значимость моды, которая рассматривается как воплощение модерности, чья суть едва уловима, обманчива и тесно связана с представлениями о преходящести, а значит, с настоящим. Мы можем утверждать это с абсолютной уверенностью, поскольку в книге есть раздел «Конволют Б», почти полностью посвященный данной теме. Вчитываясь в этот текст, можно понять, насколько большое значение Беньямин придавал моде, видя в ней своего рода философскую традицию и интерпретацию повседневного опыта, переживаемого населением больших городов. В последние двадцать лет, или около того, мы сталкиваемся с парадоксальными ситуациями, когда популярный, массово воспроизводимый образ попутно заряжен неким критическим потенциалом, а некоторые модные коллекции в содержательности не уступают арт-объектам. Это, определенно, симптом обновления нашего отношения к времени. Прямо сейчас мы живем в настоящем, которое называем современностью (the contemporary), не вслушиваясь и не вдумываясь в буквальный смысл этого слова. Это перманентное настоящее сплошь пронизано историческими сюжетами, диалектические взаимоотношения которых складываются в определенный образ. Самые искусные произведения современной моды напоминают нам о том, что исторические пересечения, образующие канву стилистического вдохновения, необходимы для того, чтобы возникло особое пространство, в котором образы существуют во имя того, чему еще предстоит произойти.
63
Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости / Пер. с нем. С. А. Ромашко // Беньямин В. Озарения. С. 129. –