Таким образом, инверсия занимает центральное место среди способов выражения комического, на что также обращает внимание Бахтин, и это позволяет рассматривать ее в ряду практик культурного отрицания (Bakhtin 198: 410). Отрицающие систему и порядок, играючи разрушающие иерархический строй установленных категорий и классификаций, инверсии могут быть рассмотрены как критика закрытых символических систем и незыблемых категорий: «По своей сути такая смехотворная „неразбериха“ – это атака, направленная против контроля, против закрытых систем, против того, что называется „необратимостью порядка вещей, совершенством бытия абсолютно самодостаточных систем“» (Babcock 1978: 17)82. Вторя теории Бахтина, культурная антропология делает особый акцент на освобождающих функциях инверсивных техник – или, говоря его собственными словами, карнавальных практик – и их способности попутно порождать смех. Бахтин полагал, что «праздничные смеховые формы и образы» дают ключ к диалектическому восприятию мира, позволяющему разоблачить господствующие истины и порядки. Сквозь призму юмора можно увидеть мир, в котором все относительно, и хотя эта иная картина мира временна, она дает повод задуматься об условности существующих иерархий и возможности другого социального порядка. И в свете данной теории эксперименты Мартина Маржела в области моды можно трактовать как тот самый момент (временного) крушения привычной картины мира вследствие ее осмеяния.
Эти изыскания, конечно же, не должны ограничиваться рассмотрением коллекций Мартина Маржела – подход, основанный на теориях Бахтина, может быть применен к работам многих модельеров, фотографов и других практиков моды, привносящих в нее юмор и карнавальные инверсии. Первыми в этом ряду могут быть бельгийский модельер Вальтер ван Бейрендонк и Бернард Вильгельм, родившийся в Германии, получивший профессиональное образование в Антверпене, а сегодня прочно обосновавшийся в Париже; также здесь будет уместно еще раз упомянуть Ли Бауэри, который без конца использовал карнавальные стратегии – инверсии, снижение и искажение, – наполняя свои костюмированные перформансы грубым физиологическим юмором телесного низа (Granata 2008; Granata 2009). Пример несколько иного рода, но также подходящий для рассмотрения сквозь призму концепций Бахтина, – дизайнерский дуэт Viktor & Rolf. Этих модельеров отличает увлечение инверсиями и профессиональный интерес к персонажам комедии дель арте (Evans & Frankel 2008). Они экспериментировали с карнавальными переворачиваниями, создавая и представляя публике свою коллекцию «Upside-Down» («Вверх тормашками», весна – лето 2006), где не только принципы конструирования одежды, но и сценография дефиле оказались поставлены с ног на голову. Дальнейшее развитие тема инверсий получила в оформлении их первого фирменного бутика в Милане, где большая часть интерьера была в буквальном смысле перевернута вверх дном, так что мебель и манекены свисали с выложенного паркетом потолка. И наконец, для исследования в бахтинском ключе отлично подходят публичные появления поп-исполнительницы Леди Гаги, в которых были задействованы работы модельеров-экспериментаторов. Благодаря сотрудничеству с творческим коллективом, получившим название Haus of Gaga, и с известным стилистом Николой Формикетти ей удалось обзавестись целым рядом костюмов, выдержанных в духе гротескного канона, наиболее полным воплощением которого служат различные вариации ее «мясного платья».
В этой статье я рассмотрела всего несколько возможностей применения теорий Бахтина в исследованиях моды – в основном проецируя их на экспериментальную моду конца XX – начала XXI века. Я также показала, каким образом исследования моды позволяют расширить область применения идей Бахтина и дать им критическую оценку. Но потенциал применения работ Бахтина в исторических и культурологических исследованиях моды слишком велик для того, чтобы его можно было полностью отразить в рамках одной небольшой статьи. В их свете можно изучать эволюцию манер и одежды на протяжении всей истории моды. Применение теорий Бахтина было бы особенно уместно в отношении моды Ренессанса – исторического периода, который русский ученый охарактеризовал как эпоху кардинальной смены поведенческих канонов и телесных норм. Другая подходящая сфера применения его идей – исследования гибридных культурных форм и идентичностей, которые возникают, когда мода пересекается с перформансом. К примеру, в учебных курсах, где я касаюсь теорий Бахтина применительно к исследованиям моды, я быстро поняла, насколько продуктивно было бы предложить студентам рассмотреть настоящие карнавальные костюмы и представления, которые являются частью живой традиции, сохранившейся в гибридных культурных пространствах Карибских островов и Бразилии83. Другой вопрос, который я обязательно обсуждаю на семинарах со студентами старших курсов и аспирантами: как, используя теорию Бахтина в качестве навигационного инструмента, найти в пространстве моды новое, более достойное место для тучного тела и заново вписать его в модный контекст. Таким образом, Бахтин становится посредником, помогающим связать исследования моды с культурологическими исследованиями феномена тучности (fat studies)84.
83
Надо заметить, что вопрос о том, как теория Бахтина соотносится с южноамериканскими и карибскими карнавальными традициями, уже обсуждался – но в связи с другими культурными практиками (в частности, с изображением Бразилии в кинематографе) – в статье Роберта Стэма «О каннибалах и карнавалах» (Stam 1989).
84
Чтобы составить общее представление о содержании fat studies, см.: Rothblum & Solovay 2009. Среди слушателей, посещавших мои семинары и заинтересовавшихся тем, как теория Бахтина может связать исследования моды и fat studies, в свое время была и Лорен Питерс Дауниг (Lauren Peters Downing) [на сегодняшний день уже имеющая докторскую степень и работающая преподавателем на отделении исследований моды Колледжа Колумбия в Чикаго. –