В Чугуеве Муха был принят радушно, и лишь объявил, кто он, что и для чего нужно ему, как тут же одна из жён стрелецких предложила свои услуги и вызвалась ехать для помощи больной. Рассказала о многочисленной и всегда удачной практике своей, что она и по Москве между своими славилась ловкостию, умением, а больше счастием в этом деле. Сборы были недолги. Федосья Кузьминична, так звали акушерку, пригласила с собою «для потехи барыни» девушку, дочь одного «из боярских детей», и, забрав что нужно было по её ремеслу, покатила с Мухой, припеваючи и балагуря во всю дорогу.
Не с одною Федосьею Кузьминичною в Чугуеве познакомился наш Муха. Он нашёл там священника, условился с ним, как поступать, когда бог пошлёт радость пану Квитке; приговорил ехать с собою одного промышленника взглянуть на их кочевье, рассчитать, что нужно для вновь прибывших. Что значит для русского промышленника каких-нибудь тридцать вёрст расстояния, хотя бы и дикою, непроходимою степью? И вот он на тройке лихих коней следовал за Мухою, везя на всякий случай кое-чего из съестного.
Приезд Мухи с кем нужно было оживил Андрея, а возвращение утром и других посыланных совершенно успокоило его. Товарищи Мухи не так были счастливы, как он. Хотя они и находили людей, но это были или пикеты чугуевской команды, или какие-либо блуждающие в степи люди, имеющие свои занятия, свой промысел, и с которыми посланные не нашли за нужное сближаться.
Кузьминична без дальних церемоний прямо отнеслась к Масе, заласкала, заговорила её.
— Эка, наливное моё яблочко! — так начала она... — Стосковалось, сгрустнулось тебе. Не бойся, не робей. Приехала Федосья, да еще Кузьминична, она поворотит делом. Поотдохни после дальней пути-дорожки, погуляй в таком приволье. Я с своими сказками да с прибаутками, а Настя с стряпнёю да с услугою, да мы не дадим молодой боярыне и соскучить-та. Пусть твой молодец, что, видишь, гоголем ходит, что отбил у панского туза такую кралю, а и сам, что твой маков цвет, пусть он ходит здесь по лесам да настреливает нам к празднику дичи, а мы затем ему и положим махонького казачонка на руки, что твой херувимчик. А ты, пан, поворачивайся у меня быстро. Живёшь здесь на воеводстве, а гляжу, у тебя ни кола ни двора, а опричь всего хозяйственного многое и мне нужно. Давай мне своих чубов в команду. Я закомандую по-бабьи, и у меня всё родится вдруг.
И в самом деле, у неё закипело дело. Смастерила покойный для Маси шалаш с сенцами, защитила его от ветра и непогоды, устроила кухню и все, что нужно было для маленького поселения. Приехавшая с Кузьминичною девушка стряпала и прислуживала Масе, Муха с товарищами ловил рыбу. Андрей не отходил от жены и вместе с нею не видал, как проходило время, слушая рассказы Кузьминичны про Москву, про все бедствия, какие терпели там при самозванцах, при боярщине без царя и как господь послал благодать свою на русскую землю, вручив её царю Михаилу Фёдоровичу*. Как теперь все спокойны, как блаженствуют! Как и она сама поживала в Москве, по какому случаю заехала на край света; какие страсти терпят они от татар... и не говори отъехать от города Чугуева ни за две версты! неравён час набежит татарва, гикнут, аркан на шею, очнёшься либо в татарщине, либо ближе, на том свете. Все эти рассказы, доселе не слыханные нашими супругами, не имевшими никакого понятия о Москве, очень много занимали их, а пуще радовало Андрея, что царь московский справедлив, милостив и жалостлив к народу.
В день св. апостола Петра и Павла Андрей поговорил с своею Масею, призвал к себе Муху и товарищей его, благодарил их за всё усердие, ему и жене его оказываемое, и за верность, с какою они служили ему до сего часа. Разрешил их от данной ими клятвы и предоставлял им на волю идти, кто куда хочет. «Вы люди молодые, — говорил он, — вам надобно жить, приискать средства, как и чем жить. Не хотите бедствовать под игом ляхов? Идите к Москве; теперь уже дорога известна. Царь московский по сердцу божию народ свой милует, и он приймет вас под свою милостивую руку, и вы по желанию вашему поступите в число детей его. Не думайте, как оставить меня. Я и Мася решились остаться здесь, что ни устроит бог с нами. Зачем теперь мне в Москву? Что скажу я о себе, если бы и удостоился видеть царские светлые очи? Я сын боярина московского; какого? не знаю ни имени, ни прозвища его, ни того, когда и по какому случаю оставил он Москву, жив ли он и где находится? Не могут ли по справедливости счесть меня выдумщиком? Крест, что на мне, ничего другого не объясняет, кроме того, что я Андрей, родился тогда-то, а от кого? Никто не объяснит надписи на кресте. Усомнясь в словах моих, везде отринут меня. А если у моего отца, как у боярина, были значительные отчины и поместья и при опале отданы другому, тогда владетели их, опасаясь, чтобы я не стал отыскивать прав своих, пойдут на всё: меня как обманщика по их настоянию закабалят в лютые руки... Я, поклявшийся пред богом доставить Масе спокойную и довольную жизнь, буду причиною вечных страданий её и семейства, коим бог благословляет меня. Каково будет среди собственных бедствий видеть и её страдания! Итак, обдумав с нею всё здраво, призвав бога на помощь, решилися мы навсегда остаться здесь. Что нам знатность рода, богатство, почести? Всё суета! Оставляю навек самую мысль разыскивать о моём происхождении. Я вольный казак Андрей Квитка, как назван призревшими меня в сиротстве. Буду жить здесь, спокойно, будучи обязан хранить спокойство жены и устраивать благо семейства, — уж какой я слуга моему государю? Наградит меня бог сыновьями, воспитаю их, передам им все чувства мои и преданность к царю, представлю их не как потомков такого-то боярина, а как сыновей вольного человека. Укажу боярам на здешний край, передам им мысли мои, что благого можно устроить здесь, и стану покойно доживать век в этом уголке, куда господь, сохранивший нас доселе от всех бед, привёл нас. Скоро благословит меня бог чадом. Отпразднуем в этой пустыне крестины нового поселенца и... распрощаемся!..