Окончив молитву и укрепясь пищею, отец Онуфрий пожелал проводить брата до места его кочевья, узнать жену его и благословить ее, — и они отправились.
На пути Андрей рассказал о намерении своём остаться здесь навсегда и о своих дальнейших предложениях. О[тец] Онуфрий всё одобрял и молил бога о благополучном устроении всего задуманного.
К вечеру пришли они к обиталищу Андрея. Кузьминична первая встретила их; радость и удовольствие на лице её. «Эх ты, горе-охотник наш! — первые слова её были, увидевши Андрея. — Ну, чем похвалишься? Что заполевал? А мы вот и бабы тут, да посмотри-тка, какого молодца изловили! Иди-ка, иди скорее, полюбуйся».
— Как?.. что такое?.. — едва мог спросить смущённый Андрей.
— Да не что такое, — тараторила Кузьминична, — а прямо красавчик, весь в батюшку, матушкины глазки да усмешечка...
— Да что такое? расскажи мне толком, — спрашивал дрожащий Андрей.
— К чему толковать, слова тратить. Иди да поблагослови сынка-молодца, что бог тебе сего дня ровно в полдень даровал, — говорила Кузьминична, но Андрей уже был у постели Масиной, обнимал её, довольную, радостную и спокойную... Слёзы мешали им сказать что-либо друг другу, но эти слёзы были дар божий, слёзы радости, хваления и благодарения подателю всех благ.
Успокоившись, Андрей принял на руки первенца своего, расцеловал и опять обратился к Масе, рассказал ей о чудесной встрече с братом, уже монахом. Мася пожелала видеть его.
Отец Онуфрий, благословивши жену брата и новорожденного, сказал:
— Дивен в делах своих господь бог! Надобно же нам было сойтись и именно в этот день и принять от бога дар, тебе, любезный брат, посылаемый. Сегодня, 5 июля, церковь празднует св. Афанасия; по крестам, у нас имевшимся, должно полагать, что родителя нашего звали Афанасием. В день ангела его бог нас, разлучённых в детстве, соединил в необитаемой пустыне и послал нам этого ангела. Сохраним же в нём имя святого, соединившего нас, которое, вероятно, носил и отец наш.
— Во имя бога, великого и милосердного! — воскликнул Андрей, подняв вверх младенца. — Первенец мой, дарованный мне в избранной мною пустыне, да будет Афанасий Квитка! Ему, а чрез него и всему роду заповедаю никогда и нигде не отыскивать прав родителя моего. Батюшка! Призри, благослови нас и молись за нас!..
Братья и Мася, обнялись и, расцеловав новопришедшего в мир, занялись беседою, сколько позволило состояние Маси.
На другой день Муха «поспешить-поспешил» в Чугуев и скоро привёз оттуда священника с требами для совершения крещения. О[тец] Онуфрий был восприемным отцом Афанасию Квитке.
Когда здоровье Маси дозволило, Федосья Кузьминична, наговорив тьму желаний, отвезена была в Чугуев; Настя же, полюбив Масю, вызвалась остаться при ней для прислуги.
Призвав Муху и двух из его товарищей, Андрей предложил им ехать в Украину, за Днепр, в свои места, «и если уже, — так говорил он, — ваше желание непременно поселиться в этой пустыне с нами, то пригласите кого из земляков своих переселиться сюда. Страдания от ляхов и жидов невыносимы, утеснения за веру нестерпимы! До коих пор всё это переносить? Пока казаки соберутся и явно отложатся от Польши, как вы и я слышали о всеобщем желании их, то много горя достанется претерпеть! Кто хочет спокойствия, пусть смело идёт сюда. Здесь поселимся, здесь обзаведемся всем. Земля обетованная, край блаженный! Свободно будет нам молиться своему богу. Царь православный приимет нас под свою сильную руку, и мы счастливо будем жить здесь. Успеют ли наши земляки (я говорю — наши, потому что я взрос и стал человеком между вами), успеют ли они в своём задуманном благом предприятии? Боже их благослови возвратиться в недра родной своей матери; а мы в воле и спокойствии наживёмся».
— А дадут ли нам татары свободно жить? — сказал один из отряжаемых.
— Мы поселимся в стороне от того пути, по которому они пускаются на русские селения. Притом же будем жить скрытно, близ этих лесов. При малейшей тревоге мы со всем нашим имуществом скроемся в леса. Не успев с первого раза ничем у нас поживиться, они оставят преследовать нас. Если же бог пошлёт на мысль значительному числу поселиться с нами, тогда устроим себе острожок и будем в нём отсиживаться и отстреливаться. Татарва не любит этого, и оставит нас в покое.
Дав ещё полнейшие наставления, как им действовать и чем убеждать земляков своих к переселению, Андрей отпустил Муху с товарищами в путь, а о. Онуфрий напутствовал их молитвою о успехе в благом предначинании.