— Понятия не имею. Мы с Франком стары — мы провинциалы. Все торговцы Убежища — провинциалы. Ты сам об этом говоришь. Торгуем мы очень ограниченно и давно уже не те умельцы, какими были наши предки. Заткнись, Франк. А вы оба знаете Галактику. В особенности Бейта, которая говорит с приятным акцентом Основания. Мы просто хотим, чтобы вы выяснили все, что возможно будет сделать. Если бы вы смогли добиться свидания… Но на это мы не надеемся. Вы, конечно, встретитесь с нашей группой, если хотите. Но только не раньше следующей недели. Передохните сначала.
Наступило молчание, потом Франк проревел:
— Кто хочет еще выпить? Я имею в виду, кроме меня?
2. Капитан и мэр
Капитан Ган Притчер не привык к роскоши, окружающей его, она его ничуть не впечатляла. Он взял себе за правило отметать всякие самокопания, философию и метафизику, которые не были прямо связаны с его профессией. И это помогало в работе, которая в основном заключалась в том, что военный департамент назывался «разведкой», умудренные люди были «добыванием сведений», а люди неромантичные — «шпионажем». И, к сожалению, несмотря на захватывающие передачи по телевидению, «разведка», «добывание сведений» и «шпионаж» были работой скучной и погрязшей в рутине. Такая работа, конечно, извинялась обществом, потому что она была в интересах государства, но так как философские размышления всегда приводили капитана Притчера к выводу, что соблюдение этих интересов успокаивало общество больше, чем его собственное сознание, он не признавал философии. И сейчас, сидя в роскошной приемной мэра, мысленно он размышлял именно об этом.
Людей беспрерывно повышали через его голову, хотя люди эти обладали куда меньшими способностями, что не вызывало никаких у него сомнений. Он выдерживал вечный поток анонимок и официальных жалоб, но держался. И упрямо действовал по-своему, продолжая верить, что неподчинение ведет к тому самому соблюдению интересов государства и когда-нибудь его заслуги будут признаны. Поэтому он и находился в приемной мэра с пятью солдатами почетной охраны сзади.
Тяжелые мраморные двери бесшумно и легко откатились в сторону, открывая за собой обшитые сатином двери, красный пластиковый ковер и еще одни мраморные двери, двухстворчатые и обитые металлом. Вошли два клерка в строгих костюмах трехсотлетней давности, вышли вперед и в один голос сказали:
— Аудиенция капитану Гану Притчеру из Бюро информации.
Они отступили в сторону с церемониальным поклоном, когда капитан встал и направился вперед. Его эскорт дошел только до внутренней двери, дальше Притчер пошел один.
По другую сторону мраморной двери, в большой комнате, до странности просто обставленной, за огромным столом из красного дерева с непонятным количеством углов сидел маленький человек, почти терявшийся на фоне этой громадины. Мэр Индабур — третий мэр из Индабуров, внук того самого Индабура, который был жестоким, деятельным, скандально известным. Во-первых, за театральную манеру, с которой он прибрал власть к своим рукам, а во-вторых, за искусство, с которым он положил конец даже тому фарсу свободных выборов, имевших еще тогда место, и установил более или менее мирное правление. Мэр Индабур был также сыном Индабура, который являлся еще и первым мэром Основания, умудрившимся занять это кресло с правом наследования, потому что он не был ни жесток, ни деятелен — просто книголюб и явно не на своем месте.
Итак, мэр Индабур был третьим просто мэром и вторым мэром, унаследовавшим это место по праву рождения, но он же оказался и самым незначительным из всех троих.
Индабур III соединял в себе странные качества, непонятные всем, кроме него одного. Для него все, что ни происходило, должно было стать «системой», разведенная им ежедневная бюрократия была «работой», нерешительность в самых очевидных делах — «осторожностью», а тупое упрямство, когда он был не прав, — «решительностью». И он не тратил понапрасну денег, не бил и не убивал людей без толка и с толком и хотел всегда только самого хорошего.
Мысли капитана Притчера текли именно таким образом, когда он уважительно остановился перед огромным столом, но застывшие черты его лица не давали возможности в эти мысли проникнуть. Он ни разу не кашлянул и не переступил с ноги на ногу и вообще не пошевелился, пока голова мэра наконец медленно не поднялась вверх. Индабур закончил интересоваться какими-то бумагами, на которых ставил подписи.
Мэр осторожно положил перед собой руки, стараясь не нарушать порядка, царившего на столе. Как бы подтверждая личность вошедшего, он сказал: