— Какое такое важное дело, Седой? У меня ощущение, что вы все свои дела называете важными.
— Честно говоря, — Седой оглянулся на вход, а затем понизил голос, словно забыв о мыслеречи, — никакого дела нет.
Я фыркнул:
— П-ф! Понятно.
Седой шагнул ближе, а затем просто и без затей уселся прямо на пол. Прежде чем я успел изумиться, первый спросил меня:
— Ты как? Рассказывай, молодой глава, что тут без меня было, и в какой момент ты решил переиграть наш план.
— Изначально, — был твёрд мой ответ. — Ещё даже до того, как убедил тебя скрыть некоторые вещи обо мне. Но совершенно не уверен, что здесь место и время для подобных разговоров. Вернее, совершенно уверен, что не место и не время, Седой.
— Не выходит простого разговора, да?
— У нас и простой разговор? — вскинул я брови. — Давай так. Вечером, перед твоим вином соберёмся здесь ещё раз. Ты, я, старейшины и обсудим прошедший день и всё остальное. Но для начала оставь мне флаги защитной формации для переговоров.
— Как скажешь, молодой глава, как скажешь.
Седой поднялся, с кряхтением отряхнул халат, сверкнул улыбкой, передавая мне кисет с флагами, и ушёл.
Я же просунул руку за ворот халата, нащупал нужный артефакт и толкнул в него немного силы и короткую мысль: «Я жду тебя к ночи». Которую я, к счастью, сумел дождаться в этом ещё одном бесконечном дне.
Его в уже почти целиком отремонтированный зал снова привела Дарая. Даже не знаю, как он искал её в сегодняшней суматохе и как убеждал орденцев-стражей, что должен с ней встретиться. Он талантливый человек. Добрался и ладно.
Мне снова не нужно было проверять, что именно Озман скрывается под этим лицом — мне хватало моей печати над его головой.
Озман дождался, когда я активирую обе формации, и только затем коротко поклонился:
— Глава. Поздравляю вас с присоединением к семье выходцев из Ордена.
Я внимательно оглядел символ Верность, написанный языком Древних, два цвета в Указе, а затем влил туда силы души, пропущенной через эссенцию Виостия, добавляя третий.
— Скажи, Озман, их присоединение повлияло на твои планы?
— Мои планы, глава? — переспросил тот и коротко ответил. — Мои планы — это служение вам. Я выбрал служить вам и буду продолжать служить.
— Вартол сообщит об орденцах в кланы Эрзум и Кунг, верно?
— Не сомневайтесь, глава, сообщит. Но только когда вы покинете город. Сам привыкнув решать вопросы силой, он всегда держит в уме, что и старшие фракции действуют так же. Он действительно боится, что они тут же пришлют отряд, который просто и незамысловато нападёт на вас. Он не рискнёт навлечь на себя их гнев.
— Мой советник утверждает, что они не поступят так, ограниченные установленными правилами.
— Я тоже считаю, глава, что если они решат покончить с Орденом, то сделают это там, где их никто не увидит. Например, в Каменном Лабиринте.
— Там их сдержат зоны запрета.
— Которые не позволят вам вызвать Стража на помощь.
— И которые обойдутся им слишком высокой ценой — в зонах запрета нет никого лучше бывших орденцев. Я не зря столько сил потратил на то, чтобы их уговорить.
— Тогда примите мои сожаления, глава, о том, что с вами осталась лишь меньшая их часть.
Я кивнул, принимая его слова, проверяя его Верность и думая, должен ли я сообщить ему, главе Знающих семьи, о том, что все орденцы в итоге остались со мной?
Он всё понял, невозмутимо спросил:
— Глава не доверяет моей Верности? Я верен вам, моему главе Иралу, я верен моей новой семье Сломанного Клинка и не замышляю ни против вас, ни против неё, готов отдать жизнь ради будущего моей новой семьи Сломанного Клинка.
Вывернуть такое можно было бы, но не под тремя цветами Верности и Истины. И я решился, признаваясь:
— Озман, я ещё в прошлую встречу был поражён твоим умом. Ты, проснувшись после нашей первой встречи, из обрывков воспоминаний понял обо мне если не всё, то большую часть.
— Вы мне льстите, глава, — поклонился Озман. — Как показал сегодняшний день, я понял о вас лишь малую часть.
— Сейчас я хочу ещё раз испытать твой ум, — я подался вперёд, впиваясь в него взглядом, спросил. — Что ты ещё понял обо мне? Расскажи обо мне и моих планах.
— Глава испытывает меня? — наконец-то, показал хотя бы тень улыбки Озман. — Хорошо. Но я буду говорить прямо, глава, прошу не обижаться на меня.
Я усмехнулся за него:
— Значит, первое, что ты хочешь сказать — я обидчивый.
Озман прищурился:
— Нет, глава, это была лишь фигура речи. Вы не обидчивый, вы не забываете обидчиков. Обидчивые лелеют свои обиды, иногда ради них портя дело, вы же не позволите какой-то там обиде взять над вами верх, но обязательно отомстите тому, кто причинил вам зло. Вартол крупно ошибся, когда решил сломить вас, добавив стихии.