Девушка сидела очень прямо, не опираясь на спинку стула. В позе совсем не чувствовалось напряжения. Было видно, что она всегда сидит с прямой спиной, и ей так удобно.
Роберт Карлович рядом с ней выглядел не слишком симпатично. Спина, обтянутая черным пиджаком, согнута, кулаки уперты в колени, взгляд пытается высверлить дыру во лбу девушки.
Я встрял в разговор и спросил пленницу:
— Скажите, вы совсем ни с кем не собираетесь разговаривать, или у вас какая-то неприязнь именно к этому человеку?
Девушка медленно повернула лицо ко мне. Лицо довольно привлекательное, но не думаю, что все мужчины поголовно огладываются на нее на улице. Не совсем правильные, какие-то острые черты лица. Глаза не очень большие, но выразительные. В полутьме лаборатории кажутся совсем черными и не блестят. Из-за очень длинных ресниц, наверное. Небольшой рот ярко-красного цвета чуть резковатой формы. Перед выходом «на дело» девушка явно сделала вечерний макияж. А сейчас уже почти утро, мелькнуло у меня в голове.
Девушка несколько секунд молча смотрела на меня. Сначала в лицо, потом ее взгляд опустился ниже, но вскоре она снова смотрела мне в глаза. Я почувствовал, что между нами что-то возникает. Меня охватили совершенно неуместные нежность и желания. По глазам девушки я понял, что она ощущает то же, что и я.
— Вы — Траутман? — хрипловатым голосом спросила вдруг девушка. Не знаю почему, но голос очень подходил к ее внешности.
— Да, — просипел я в ответ, откашлялся и добавил, — да, я Траутман.
— Докажите это, — вдруг сказала девушка.
— Простите? — не понял я.
— Докажите, что вы — Траутман. Мне нужно поговорить с Траутманом.
Я беспомощно посмотрел на Петрова, которого орбита вращения вокруг двух стульев как раз привела за спину к девушке.
— Траутман, покажи ей паспорт, — басовито хохотнул Петров.
— Не надо, — неожиданно произнесла девушка. — Я верю. Отставьте нас, пожалуйста, — обратилась она к Петрову, — я готова поговорить с Траутманом, но наедине.
Петров пожал плечами и скорчил презрительную мину.
— Вы можете прослушивать и записывать наш разговор, — произнесла пленница спокойно, — но я хочу, чтобы вас здесь не было.
Я тут же вспомнил истории про женщин-киллеров, женщин-телохранителей и женщин-ниндзя и почувствовал, что мне не очень хочется оставаться с девушкой в лаборатории один на один. Хотя ее голос мне очень понравился. И не только голос, честно говоря.
— Не бойся, Траутман, — прорычал мне в ухо Петров, словно бы прочитав мои мысли. Когда он успел оказаться возле моего кресла, я не заметил. — Ты им нужен живым и более-менее здоровым.
— А никто и не боится! — как-то это у меня по-детски прозвучало. Я откашлялся и добавил, стараясь говорить ровно, спокойно и рассудительно, — а почему это ты решил, что я чего-то опасаюсь?
Мой голос, наконец, прозвучал примерно так, как и было задумано — ровно, спокойно и рассудительно. Наверное, поэтому Петров смутился и сказал:
— Не сомневаюсь, что не боишься. Пойдем, Роберт, оставим молодых людей наедине.
Мы остались вдвоем. Не зная, как начать разговор, я подошел к трофейным треножникам, сваленным в кучу. При ближайшем рассмотрении они оказались алюминиевыми фотографическими штативами. Я потыкал в треножник носком ботинка и спросил:
— Не холодно босиком, поискать тебе что-нибудь на ноги?
Не дождавшись ответа, я подошел и уселся на стул Роберта Карловича.
Девушка посмотрела мне в глаза и неожиданно спросила:
— Продуктивный был вчера день, правда, Траутман? Сколько монад ты уничтожил — десять тысяч, двенадцать?
— Бедная девочка, — сочувственно сказал я, — эти злые люди били тебя по голове?
— Не нужно, Траутман, делать вид, что не понимаешь меня, — взгляд девушки выражал настоящую ненависть.
— Мне больше нравится, когда меня называют Андрей, — примирительно сказал я. — А тебя как зовут?
Девушка бросила на меня еще один испепеляющий взгляд, потом опустила глаза и почти спокойным тоном ответила:
— Ира. Ирина.
— Замечательное имя! — с энтузиазмом воскликнул я. — А теперь Ира, ты мне спокойно расскажешь, кого я убил, и мы придумаем, как нам больше не допускать такого безобразия.